Одна на миллион
Шрифт:
— Зато я быстрее. И ловчее.
— Ты только что с козла упала. Дважды.
Он был прав. Сначала я упала специально для того, чтобы рассмешить Никиту, а потом упала по—настоящему, порвав колготки на левой коленке. Кожу там всё ещё саднило.
— Но если ты, конечно, хочешь играть по—взрослому, — добавил Никита, и я почувствовала всю мощь его взгляда. — Давай сыграем на желание.
Огонёк азарта в Никитиных глазах спокойно мог бы осветить небольшую Сибирскую деревеньку. Он знал, на что идёт. Он знал, что победит в любом случае.
Никита неспешно двинулся ко мне, покачивая
— Женщина, это против правил! — я обернулась и увидела, что Никита стоит на месте и разводит руками.
— Что—то я не видела у тебя на спине таблички “Эксперт в области уличного баскетбола”, — я показала ему язык.
Он прыснул.
— Это глупо.
— Ты думаешь, я глупая? Не хочу кичиться успехом, но мой средний балл стремится к пяти. Лучший результат в школе, между прочим. К тому же, я знаю много слов вроде “кичиться”.
Я пятилась назад, продолжая прижимать мяч к себе. Никита же снова шёл на сближение.
— Ладно, — от передёрнул плечами. — Твои условия?
— Кто первый закинет мяч в корзину, тот и победил.
— И тот загадывает желание.
— Ага, — согласилась я. — И только одно правило: никаких правил. Насчёт три: раз …
Но я не успела договорить — Никита бросился в мою сторону с протяжным “ДВААА!”, да так, словно намеревался не мяч у меня забрать, а сбить меня с ног. Или выбить всю дурь. Я завизжала и побежала прочь.
До баскетбольного кольца оставалась пара метров, и, в теории, я могла бы остановиться и хотя бы попробовать бросить. Возможно, у меня бы даже получилось. Но на практике Никита перехватил меня вместе с мячом раньше, чем я успела подумать о том, что, возможно, это была не такая уж и хорошая идея.
Никита крепко обхватил меня руками так, что одна его ладонь оказалась на мяче, а другая на моём животе.
— Три! — радостно сообщил Никита прямо мне в ухо.
От его дыхания по шее и спине побежали мурашки.
— Мяч всё ещё у меня, — пискнула я.
— У тебя, — подтвердил Никита.
Меня удивило то, что его голос звучал слишком уж самодовольно. Это могло означать только одно — у Никиты был план. Но возможности подумать о том, как мне обхитрить его в его же игре, у меня не было. По крайней мере, до тех пор, пока его рука лежала на моём животе чуть выше уровня пояса юбки. Прикосновение это казалось мне настолько лёгким, что если бы Никита убрал руку, ничего бы не изменилось. Она не играла никакой роли в моём удержании. Его рука лежала так только потому, что Никите так хотелось.
— И что ты думаешь ты делаешь? — я повернула голову в бок и наклонила её назад — теперь я могла видеть лицо Никиты.
Он опустил взгляд на меня. Наклони он голову чуть ниже, его губы коснулись бы моего лба.
Я не должна думать о его губах.
Кислород.
Фтор.
Неон.
Или, всё—таки, он?
— Выигрываю, — Никита ухмыльнулся.
Если бы я знала его раньше, в смысле, именно знала, а не была знакома, то я бы могла сказать, что мне нравилось его такое выражение лица — лёгкая ухмылка одними губами и горящие, слегка прищуренные, глаза. Никита Макаров был похож на одного из тех людей, которых стоило знать хорошо, или не знать вообще. Они приходят в твою жизнь словно резкий порыв ветра — распахивая форточки и впуская в помещение прохладу летнего вечера, тихое стрекотание кузнечиков и запах свежескошенной травы. Уходят такие люди быстро, навсегда и оставляя после себя что—то большее, чем просто воспоминания. Таких людей нельзя отпускать, и именно по этой причине я старалась держаться от них подальше.
Старалась. Тут как никогда подходит именно прошедшая форма глагола.
Я знала, что Никита достаточно развит физически — ему не составляло труда оттаскать дюжину старых мониторов на крыльцо, а новые — затащить в компьютерный класс. Но я не могла и подумать, что он может с такой лёгкостью поднять в воздух меня — далеко не хрупкую лань, — на достаточное расстояние над полом. Достаточное, чтобы я смогла спокойно забросить мяч как в лучших фильмах о баскетболе — цепляясь за кольцо под оглушительный рёв толпы.
Позволив мне сделать это в тихом спортивном зале, Никита опустил меня не сразу. Сначала мяч прошёл сквозь корзину и ударился об пол. А затем ещё раз ударился. И ещё. Когда Никита, наконец, опустил меня на пол, я могла поклясться, что его руки буквально на несколько лишних мгновений задержались на моей талии.
— Я победила, — сообщила я.
— Нет, — ответил Никита
— Что значит “нет”? Кто мяч—то забил?
— Я. Только твоими руками. Ты сама сказала, что никаких правил нет.
Я могла бы ответить ему, что он не прав. Я была бы такая: “Это не ты забил моими руками, а я воспользовалась тобой в корыстных целях”. Но я промолчала. Возможно, впервые в жизни я отказалась спорить тогда, когда мне было, что ответить. Вместо этого я сказала, что приму своё поражение с гордо поднятой головой, но круг позора по спортивному залу давать не собираюсь. И тогда Никита сказал:
— Ты должна прийти ко мне на День Рождения — это моё желание. Договорились?
Я не уточнила дату и не добавила, что терпеть не могу тематические вечеринки. Я просто сказала да.
За неделю до того, как я застряла в школе, мама заставила меня помогать ей со сбором сумок для поездки в Италию. Это был субботний день — один из тех, когда матери удавалось встать с утра с той ноги: она буквально порхала по квартире вместе со стулом, раз за разом вставая на него для того, чтобы достать с полки очередную шляпу или платье. Её приятеля Марка дома не было: последний месяц перед поездкой его вообще редко где можно было встретить, кроме спортивного зала, бассейна или тренировочного поля. Марк был одним из тех людей, которых свой внешний вид беспокоил настолько, что если бы учёные доказали, что сердце девственницы помогает сделать дельтовидную мышцу и трицепс ещё больше и сильнее, он бы убил меня, глазом не моргнув.