Одна на миллион
Шрифт:
Мы разместились в гостиной: я, мама и два огромных чемодана. Тема “Как уложить тысяча и один предмет гардероба и не заплатить за перевес” пока оставалась нераскрытой. Мы смеялись, примеряя широкополые шляпы и надувая губы, словно девицы в глянцевых журналах. Мама хватала мою ладонь и сжимала её каждый раз, когда говорила о том, что не хочет пропускать мой последний звонок, а я пожимала плечами и отвечала, что это не такая уж и проблема (хотя я бы соврала, если бы сказала, что не хотела, чтобы она пришла). В этот день моя мать вела себя как мама. Мне хотелось
А вечером того же дня, когда Марк вернулся с тренировки, всё снова пришло в норму. Он стоял перед большим зеркалом в коридоре и тыкал пальцем в свой пресс, попутно объясняя матери, насколько важны упражнения на косые мышцы живота. Я не смогла сдержаться и сказала: “Лучше бы Буратино потратил золотые монеты моей мамы на Азбуку, а не на новый абонемент в фитнес клуб” за что сразу же была отправлена в свою комнату далеко не дружелюбной просьбой закрыть свой рот и закрыть за собой дверь, потому что “Это твой будущий отец, Маргарита! Прояви хоть каплю уважения!”.
Стоит сказать, что мой будущий отец был старше меня всего на семь лет.
— Ладно, смотри, — Никита встал чуть позади меня, перекидывая баскетбольный мяч из руки в руку с такой лёгкостью, словно он был рождён для того, чтобы это делать, — Всё просто. Поднимаешь мяч над головой в согнутых в локтях руках, — каждый свой комментарий он сопровождал демонстрацией, за которой мне минутами ранее было приказано следить очень внимательно. — Затем вытягиваешь их вверх и плавными движениями кисти и пальцев бросаешь мяч в корзину.
Бросок — точное попадание в кольцо.
Я несколько раз хлопнула в ладони с притворным выражением восхищения. Никита изобразил реверанс или, если быть точнее, что—то, отдалённо на него похожее.
— Когда это делаешь ты, всё выглядит действительно легко. Когда это делаю я — мяч бумерангом отлетает от кольца мне в лицо.
— Это было забавно, — Никита подавил смешок.
Я в десятый раз за последнюю минуту коснулась носа, проверяя, не идёт ли кровь.
— Всё, хватит с меня баскетбола, — я устало вздохнула и отправилась в сторону скамеек, бросив по дороге: — Мы играем уже целую вечность!
— Не думаю, что прошло больше двух часов.
— Рассказывай.
— Хочешь поспорим?
Я присела на скамейку и сгорбилась, упершись локтями в колени.
— Какое у тебя отчество?
— Алексеевич.
— Я с вами, Никита Алексеевич, больше никогда в жизни спорить не собираюсь. Вы жульничаете.
Никита рассмеялся.
— Может, тогда в волейбол? Или футбол? Не знаю, какой ещё инвентарь кроме мячей здесь находится в годном для эксплуатации состоянии …
— Я не хочу играть! — воскликнула я. — Я хочу … кушать.
Никита на мгновение замер, задумавшись, а затем смешно скривился.
— Да, я тоже. Причём страшно. Нужно с этим что—то делать.
— Но что? Кабинет труда мы уже объели, и что—то мне подсказывает,
— Сейчас я забью трёхочковый, и мы пойдём в медпункт за аскорбинками.
— Не смешно.
— А кто сказал, что я шучу? — Никита вскинул брови. На его губах играла ухмылка.
Никиту тяжело было разгадать: он говорил несерьёзные вещи с серьёзным выражением лица, а серьёзные — наоборот. И, как оказалось позже, в тот раз он пошутил наполовину — мы действительно отправились в медпункт. По дороге Никита объяснил мне, что у Ниночки — врачихи, которая, по моему мнению, больше походила на продавщицу мясного отдела в лучших традициях восьмидесятых годов со своими синими тенями и дорогой, но плохо сделанной химией, был низкий уровень сахара в крови, и у неё в столе всегда лежало что—нибудь вкусненькое.
— Не вкусненькое, а содержащее сахар. Это может быть любой быстроусвояемый углевод, — перебила я.
Никита закатил глаза, а затем на мой вопрос по поводу его излишней осведомлённости о жизни школьной медсестры, ответил:
— У меня со зрением проблемы. Я бы даже сказал, большие проблемы. Я прохожу проверку несколько раз в год, следовательно, частенько бываю в медпункте. Мы с Ниночкой в хороших отношениях — однажды она даже пригласила меня на Новогоднее застолье.
— Надеюсь, ты не пошёл, — сказала я.
— Почему? — Никитины глаза горели искренним удивлением, — Пошёл. Точнее, заскочил на часок, чтобы подарить ей цветы и немного пообщаться.
— Фу! — я поморщилась. Воображению удалось нарисовать не очень приятные картинки в моей голове. — Пожалуйста, скажи мне, что ты действительно просто с ней говорил, а то ведь ей уже за сорок, как—то это всё не правильно …
— Рита! — Никита толкнул меня кулаком в плечо — не сильно, но достаточно для того, чтобы я пошатнулась. — Ужас! Как ты вообще могла … Рита, блин! Ниночка просто очень одинока. Её муж умер пару лет назад, детей у них нет, только кот: большой такой, рыжий, дурной немного.
— А почему Ниночка? Она уже лет пятнадцать как не Ниночка.
— Она попросила её так называть … Вас, женщин, вообще хрен поймёшь.
Ещё Никита рассказал о том, что на следующий год Ниночка собирается увольняться, продавать квартиру и переезжать жить в небольшой домик с участком в восемь соток на юге страны. “Этот дом покойный муж построил сам, и они всегда представляли себе, как вместе встретят там старость” — говорил Никита с таким упоением, словно когда—то это была и его мечта.
Но всё, о чем могла думать я — это то, насколько сильно все вокруг Никиты его любили. У меня складывалось впечатление, что у него даже неприятелей не было, не то, что заклятых врагов.
— Не поделишься? — вдруг спросил Никита, привлекая моё внимание.
Он остановился на лестничном пролёте, ведущем в подвал, где располагался медпункт, вцепившись одной рукой в перилла, а другой размахивая ключами.
— В смысле?
— Ну не знаю, просто мне показалось, что ты о чём—то задумалась и выпала из разговора.