Одна на миллион
Шрифт:
— Ааа, — протянула я, словно совсем забыла. — Ты об этом! Ну, это не такое уж и большое дело …
— Не такое … Что? Рит, я поцеловал тебя! В губы!
— Я была там, поэтому подробности можешь опустить, — я попыталась пошутить, но Никита был непреклонен.
Впервые за всё время он выглядел действительно серьёзным.
— Я не шучу.
— Я тоже! – я всплеснула руками. — Тебе разве не кажется, что если мы сделаем вид, словно ничего не было, то всем будет проще?
Казалось, Никита был возмущён моими словами. Через пелену полумрака я видела, как он ловит ртом воздух, словно рыба, в попытке
Хотя это был определённо другой случай – поцелуй с симпатичным парнем с натяжкой можно было обозвать «неприятностью».
— Я просто не понимаю, чего ты от меня ждёшь, — прерывая молчание, произнесла я.
— Ты ушла с крыши – значит, ты что—то почувствовала. Ведь так?
Я пожала плечами, но Никите явно было этого не достаточно. Он снова сделал попытку коснуться меня, и в этот раз я не отстранилась – его рука обхватила моё плечо немногим выше локтя.
— Рит, пожалуйста. Скажи хоть что—нибудь.
— Это ничего не меняет.
— Что?
— Поцелуй. Это ничего не меняет.
Никита прищурился – я поняла это только по освещённой стороне лица. Он смотрел то ли на меня, то ли куда—то сквозь, казалось, целую вечность, а затем отпустил мою руку и развернулся обратно к компьютеру.
— Ты злишься? — спросила я.
— А у меня должна быть на это причина? — уточнил Никита.
Мы говорили словами, сказанными друг другу минутами ранее, и это выглядело так по—детски, словно мы делили какую—то дорогую игрушку, купленную нам родителями.
— Я не знаю …
Мне было стыдно. Я могла бы сказать всё, что угодно, но вместо этого выбрала самое неблагодарное. Кто вообще решил, что «Это ничего не меняет» законно произносить вслух? К тому же, я откровенно врала: самой себе, Никите, всем существующим и несуществующим богам. Врала о том, что поцелуй ничего не поменял, о том, что сегодняшний вечер ничего не поменял, о том, что Никита Макаров ничего не поменял.
Сегодня, когда он смотрел на небо, я смотрела на него. И я могу поклясться, что мы оба видели фейерверки.
— Это будет очень странно, если я обниму тебя?
Никита не ответил, но и я не просила разрешения – я просто дала ему время на то, чтобы успеть сделать выбор и секундами позже либо оттолкнуть меня, либо позволить мне попытаться хоть как—то загладить неловкость.
Сначала я осторожно положила ладонь Никите на плечо, словно пробуя воду большим пальцем ноги прежде, чем зайти по пояс, и только когда поняла, что он не собирается скидывать мою руку, привстала со стула и обняла его, прижавшись своей щекой к его уху.
И это было нелепо, насколько идеально мой подбородок лёг на его плечо.
Той ночью мне очень долго не удавалось уснуть, и потому я сразу услышала, как Никита, лежащий на стульях двумя партами ниже, начал ворочаться на месте, пока окончательно не встал. Половицы под его ногами неприятно заскрипели, и он шёпотом выругался.
— Я не сплю, — громко сообщила я и села.
— Прости, —
Он зашагал к выходу. Мгновение спустя раздался щелчок выключателя. В глаза резко ударил свет, и я крепко зажмурилась.
— Ты чего встал—то? — поинтересовалась я, продолжая щуриться.
Нащупав край стола, я сориентировалась по нему, чтобы встать, и лишь только потом осторожно открыла глаза. Никита держался за ручку двери, словно ожидая разрешения на то, чтобы выйти из класса. Пальцами свободной руки он тёр переносицу.
— В туалет, — ответил он, продолжая смотреть в пол.
— Всё хорошо?
Я не понимала до конца, почему решила задать этот вопрос: возможно, что—то в лице Никиты меня смутило, или же мне на какое—то короткое мгновение показалось, что он может уйти и больше не вернуться, хоть это было и не так—то просто в ситуации, в которой мы оказались. Я замерла, ожидая ответа, но его всё не поступало: Никита не поднял на меня глаза, не склонил голову чуть в бок, не почесал подбородок и не протянул своё иронично—снисходительное “Я всего лишь хочу сходить в туалет, Рит”. Вместо этого он нахмурил брови ещё сильнее и продолжил тереть переносицу.
Спустя ещё мгновение, он, наконец, ответил.
— Глаза жжёт. Наверное, из—за линз.
Я охнула.
— Ты не снимал их с самой пятницы?
— Я не думал, что так делать нельзя.
— Ты не что, прости? Не думал? Гляньте—ка на него, не думал он! — я всплеснула руками, даже не пытаясь унять внезапный приступ гнева. Я чувствовала себя так, словно несу ответственность за Никиту, и дикое желание отругать этого бестолкового парня на чём свет стоит буквально захлестнуло меня с головой.
И я бы так и сделала, если бы он не поднял на меня свои когда—то чистые и ясные глаза, которые теперь больше походили на два сгустка лопнувших сосудов.
— Господи, — прошептала я и подошла к Никите.
Мне пришлось привстать на цыпочки, чтобы убедиться в том, что ситуация крайне плачевная. Глаза Никиты были пересушены и воспалены.
— Ты с ума сошёл что ли? Так и ослепнуть можно!
Я утрировала, но Никита, который, кажется, привык к тому, что я знаю больше него, мне поверил — я поняла это по тому, как он качнул головой и опустил взгляд, разочарованный своей же собственной глупостью.
— Пойдём, — я схватила Никиту за руку чуть выше кисти. — Я помогу тебе. Захвати ключи.
— Ты не обязана, — Никита повёл плечами. Он стоял на месте, преграждая мне выход из класса.
Я поймала себя на мысли о том, что мне нравится наша разница в росте — забавно было чувствовать себя такой маленькой, но далеко не беспомощной.
— Пойдём, — повторила я, и теперь уже Никита не сопротивлялся.
Я оставила Никиту Макарова у мужского туалета, а сама, как только он исчез за дверью, пустилась бегом по тёмным коридорам школы в сторону медпункта. Влетев в помещение, я на ходу хлопнула ладонью по стене и лишь с пятого раза попала по выключателю. Выругавшись, я принялась вспоминать хотя бы одно название каплей для глаз, но как назло ничего не приходило на ум, а все флаконы, попадающиеся в руки, казались мне неизвестными. И тогда мне не оставалось больше ничего, как хватать всё и без разбора, чтобы уже на месте прочитать этикетки.