Одна на миллион
Шрифт:
Как только шаги совсем утихли, я застонала в отчаянии:
— Нам крышка! Нас поймают!
— Не паникуй, — шикнул Никита. — Мне вот интересно, что он вообще делает здесь в воскресенье?
Я поведала Никите о том, что знала по поводу этого — школа никогда не остаётся без охраны, кроме лишь нескольких праздников в году: Нового Года и дня города. Так как вчерашнее празднество пришлось на субботу, в воскресенье те, кому надо, обязаны работать в штатном режиме.
Выслушав мои скудные объяснения, Никита попросил меня выключить компьютер и поставить стулья так, как они должны
— Ты кабинет музыки прикрыла? — наконец спросил Никита. Я кивнула. — Отлично.
— Но там наши вещи!
— Я знаю, — Никита почесал подбородок. — И мне нужно будет, чтобы именно ты сходила за ними.
— А ты? — уточнила я.
— А я его отвлеку.
Никитин едва ли блестящий план состоял в том, что он шумит в одном конце школы, пока я забираю наши сумки из другого, а затем он каким—то волшебным образом умудряется проскочить ко входу, где уже буду я, и, вуаля — мы на свободе. Лично я более непродуманного плана в жизни не встречала, но энтузиазм Никиты был заразителен, и мне пришлось подчиниться.
— Если меня поймают — ты беги вместе с вещами и не даже не думай о том, чтобы вернуться за мной, — произнёс Никита так, словно он собирается на бой не на жизнь, а на смерть.
Я прыснула.
— Вернуться? Даже и не думала.
Никита покачал головой.
— Не могла подыграть?
— Могла … Но не захотела.
— Ну разумеется!
Никита обошёл меня и в очередной раз выглянул из—за угла — охранник всё ещё сидел на своём посту точно напротив выхода и читал газету, лишь изредка отвлекаясь от неё, чтобы достать из пакета, лежащего на столе, очередной пирожок.
— Короче, — сказал Никита. — Пора. Нет времени тянуть с этим делом.
С этими словами он подтолкнул меня ближе к краю стены, а сам развернулся на пятках и метнулся к лестнице. Я проследила за тем, как он исчезает за первым проёмом, и снова обратила внимание на охранника.
Никита сказал, что я пойму, когда нужно будет выходить, и он не ошибся: грохот, резко обрушившийся где—то на втором этаже, трудно было оставить незамеченным. Казалось, что в попытке отвлечь охранника, Никита увлёкся и разнёс половину школы.
Но, по крайней мере, это сработало — мужчина подскочил на месте с пирожком, зажатым во рту, и, отплевываясь, направился в сторону источника шума. Как только он исчез из поля зрения, в игру положено было вступить мне, и я подорвалась с места и трусцой пробежала мимо поста охраны и гардероба в сторону кабинета музыки и буквально врезалась в его дверь всем телом, не успев вовремя затормозить.
Как же хорошо, что я не додумалась закрыть её на ключ!
Оказавшись в кабинете, я схватила свою сумку и рюкзак Никиты, в который с горем пополам запихнула его толстовку, и принялась снимать ключи от кабинетов с веревки, на которой раньше висел только амулет.
Ключи нужно вернуть, думала я, это будет правильно.
Но правила слишком скучны, ответил бы Никита.
Руки дрожали то ли от страха, то ли от возбуждения, вызванного убийственной долей адреналина, и ключи никак не хотели мне подчиняться.
— Чёрт! — выругалась я, когда несколько из них со звоном упали на пол.
Оставалось только надеяться, что Никита со своей задачей справился лучше, чем я.
Наконец разобравшись с ключами, я повесила Никитин амулет себе на шею, чтобы не потерять его, и тихонько выскользнула из кабинета в коридор, не рискнув закрывать дверь на замок. Прижавшись спиной к стене, я прислушалась — ругательства охранника всё ещё доносились со второго этажа. Сказать, что он был в ярости — не сказать ровным счётом ничего. Но, кажется, спускаться он пока не торопился.
И тогда я побежала. Сломя голову и забыв о том, что на мне туфли, я неслась по коридору в сторону выхода, нащупывая в сумке ключи, кинутые туда ранее, чтобы успеть оставить их на посту вахтёра. Там меня уже ждал Никита. Он выглядел взмыленным и переступал с ноги на ногу, готовый в любой момент сорваться с места. Завидев меня, он запрыгал на месте.
— Что ты там учудил? — поинтересовалась я, в то время, пока Никита снимал с моей спины свой рюкзак и закидывал его себе на плечо.
— Потом расскажу. Бежим! — он схватил меня за предплечье и потянул к выходу.
— Погоди! — свободной рукой я выудила из сумки ключи, которые удалось нащупать. — Что делать с этим?
Никита замешкался буквально на мгновение, а затем шлёпнул меня по ладони так, что все ключи посыпались на пол, словно звонкий дождь из колокольчиков. Мои брови полезли вверх, и я открыла было рот, чтобы что—то сказать, но Никита снова дёрнул меня за руку, и теперь я уже сопротивляться не стала.
Мы вылетели на улицу, и тёплый весенний ветер ударил точно в лицо. Мы не остановились, когда покинули школьный двор, оставив двухэтажное здание светло—розового цвета с невысоким чёрно—золотистым забором позади, мы не притормозили в центре, когда пробегали мимо супермаркета (и я почти на сто процентов была уверена, что кто—то прокричал моё имя), мы не сбавили ход, когда спускались по главной лестнице, которая соединяла “верх” и “низ” нашего города.
Всю эту дорогу Никита продолжал держать меня за руку, перехватив её за кисть в более удобное для меня и себя положение, и мне удалось вернуть её назад только тогда, когда мы оказались возле небольшого сквера в честь памяти одного из местных филантропов, умершего на закате лет от сердечного приступа. Говорят, что его последними словами были: “Мне кажется, кто—то звонит в дверь”.
Видимо, это была смерть.
— Господи, — я упёрлась ладонями в колени, согнувшись, и принялась хватать ртом воздух, — Ты решил меня до смерти загнать?
— Прости, — выдавил Никита и вдруг неожиданно залился таким громким и звонким смехом, что птицы, сидевшие на деревьях в сквере, мигом взмыли в небо, чтобы перекочевать в более тихое место.
Я тоже рассмеялась, хотя это всё ещё давалось мне тяжело и отрывисто из—за сбивчивого дыхания.
— Хорошо, что утром, пока ты спала, я залез в кабинет секретаря и кое—что сделал с камерами наблюдения, — успокоившись, произнёс Никита.
Я только покачала головой.
— Что? — спросил он.