Одна на миллион
Шрифт:
— Ладно, — отозвался Никита. — Неважно, впрочем. В актовый зал идем?
— Неужели, ты предоставляешь мне право выбора? — я удивленно приподняла бровь.
— Это был риторический вопрос.
— Я так и думала.
Никита хмыкнул и выставил локоть, предлагая мне за него зацепиться, но я лишь демонстративно вздернула подбородок и обошла парня, направляясь к актовому залу. Шагая прочь, я улыбалась по какой—то непонятной мне самой причине.
До Вари у меня не было друзей, и ни саму меня, ни других людей это не удивляло. С моим характером было странно лишь то, что меня до сих пор никто не связал и не скинул в канаву с ядовитыми змеями. Так получалось, что я не подходила ни под одну социальную группу, образовавшуюся
Чем ближе мы оказывались к актовому залу, тем взволнованнее выглядел Никита.
— В чем дело? — поинтересовалась я.
— Не понимаю, о чем ты, — Никита пожал плечами, изображая удивление, но я видела, как в его глазах играли бесы.
— Тогда прекрати так дергаться.
Никита ничего не сказал в ответ. Он нашел нужный ключ, вставил его в дверной замок и повернул два раза против часовой стрелки.
— Ты же помнишь, что через месяц последний звонок? — начал Никита, дергая дверь на себя. Она приоткрылась, и я заглянула в образовавшуюся щель, но ничего не увидела — в актовом зале не было окон, и вместе с тем и малейшего источника света помимо люстр. — Мы уже начали подготовку — декорации, музыка, освещение …
— Ты тоже участвуешь в этом? — перебила я и взглянула на Никиту с нескрываемым удивлением.
Для меня хуже, чем участие в мероприятиях, была организация этих мероприятий.
— О, да! — Никита выглядел так, словно был очень горд. — И не только я: Ян и Сёма тоже со мной.
Я знала Семена Остапенко и Яна Биленштейна, пожалуй, еще хуже, чем Никиту. Они были лучшими друзьями — неразлучной тройкой людей настолько непохожих друг на друга, что лично мне казалось странным, что они вообще общаются. Ян перешел к нам в шестом классе — думаю, многие девчонки в школе запомнили этот день на всю жизнь. Ян был настоящим красавцем: черные волосы всегда выглядели одновременно неряшливо и идеально, взгляд неизменно прищурен, словно он знал больше, чем все вокруг вместе взятые, одежда всегда стильная и, наверняка, дорогая. Сёма учился с нами с самого первого класса. Мне казалось, что Никита и Сёма дружили целую вечность: я никогда не видела их порознь. Сёма был полной противоположностью спокойному Яну, но при этом он не походил и на Никиту: Семен был квинтэссенцией всего самого нелепого и ненужного в человеке.
— В этом году все будет по—другому, — Никита схватил меня за локоть прежде, чем я сделала шаг в темноту. — Погоди! Стой здесь, хорошо? Две минуты.
Я неуверенно кивнула. Никита быстро исчез в темноте, оставив меня одну в пустом и тихом закутке перед актовым залом. Я огляделась. Помню, как оказалась здесь в первый раз. Это был день, когда все мы: розовощекие, наивные дети — явились в школу с яркими портфелями за спиной и огромными букетами наперевес, окрыленные мыслью о том, что школа — это новое и неизведанное место, переполненное приключениями. В тот день мама сказала, что это будут лучшие одиннадцать лет в моей жизни, а затем заплела мне в волосы пышный бант оранжевого цвета, который мозолил глаза каждый раз, когда я проходила мимо зеркальных поверхностей.
— Рит! — Никитин голос звучал словно из трубы — Рит, заходи!
Я опустила ручку двери вниз и дернула ее на себя, а затем замерла на пороге, не в силах двинуться с места.
Я никогда не видела ничего более красивого в своей жизни.
Если бы меня пустили в открытый космос, он выглядел бы менее реальным, чем эти разноцветные облака и блестящие созвездия, разливающиеся по стенам и потолку когда—то непримечательного актового зала с его деревянными скамейками и старенькой стереосистемой. Полная, абсолютная и невероятно густая темнота никогда не казалась мне более волшебной. Я закрыла за собой дверь и шагнула в нее, и вихрь звезд и разноцветных переливов окружил меня, словно я встала в самый центр маленького космоса.
— Невероятно, — шепнула я, не способная даже вдохнуть, а затем повторила: — Невероятно!
— Я знаю! — отозвался Никита.
Я не видела, где он находится, но подозревала, что он сидит где—то за кулисами и управляет свето системой.
— Это действительно невероятно, — я откинула голову назад и несколько секунд отсутствующее смотрела на звездные переливы на потолке.
Никита подошел ко мне, и мы простояли в тишине плечом к плечу еще некоторое время. В таком удивительном освещении помещение казалось мне одновременно слишком просторным и удивительно тесным, и это сбивало меня с толку и заставляло дышать отрывисто, раз за разом путая вдохи и выдохи.
Я схватила Никиту за рукав кофты и тут же почувствовала на себе его взгляд.
— Это ты придумал? — спросила я, пытаясь замять внезапную неловкость.
— Можно сказать и так, — Никита не сводил с меня взгляд, а я продолжала смотреть на звезды. — Техника и оборудование, как и инициатива, принадлежат Зое Тимофеевой. Идея с космосом моя.
Никите не обязательно было уточнять, кто именно стал спонсором такого дорогостоящего и, наверняка, заграничного оборудования. Девочка с двухэтажной квартирой и таким огромным гардеробом, что за все одиннадцать лет она умудрилась ни разу не повториться, была моей личной занозой в заднице. Зоя Тимофеева была самой популярной девчонкой в школе — по крайней мере, так считала она сама и ее огромная свита из самых красивых и самых обаятельных. И это не преувеличение. Люди, окружающие Зою, были действительно красивы. Девушки с пышными волосами в максимально коротких из дозволенного юбках и с губами цвета розового вина, (хотя на деле это был всего лишь красный), сидели с высокими парнями, чьи плечи были шире, чем шкаф с микроскопами в кабинете биологии. И в их главе сама Зоя Тимофеева и ее Дима Лавров — самые красивые из них и, разумеется, самые умные. К счастью и к сожалению одновременно, до меня им было еще далеко, и именно это делало меня мишенью номер один.
— Мне очень нравится твоя идея, Никит, — я посмотрела на него и улыбнулась.
Он как—то странно отвел взгляд в сторону, словно ему стало неуютно.
— И другим тоже понравится, — добавила я после небольшой паузы. — А почему именно космос?
— Звездам — звезды, — даже в полумраке, освещенном цветными переливами, я заметила, как Никита нахмурил брови. — Если бы я сделал что—то менее шикарное, меня бы Зоя заставила задницей фейерверки пускать.
— Не Зоя, Дима, — поправила я, хмыкнув. — Не только задницей, и не только фейерверки.
Никита улыбнулся, но продолжил смотреть куда—то в сторону.
— Ладно, — Никита почесал ухо, — Я выключаю?
Я кивнула, но когда поняла, что Никита на меня не смотрит, подтвердила вслух. Он исчез в темноте оставив меня одну в центре Вселенной. Спустя буквально мгновение что—то щелкнуло, и яркий свет разлился по всему актовому залу. Я зажмурилась с непривычки.
— Все будет светлее, разумеется, — Никита скрылся за кулисами. — Выпускники входят в полумрак и едва различимый космос на стенах. Во время вальса, звезды будут и на потолке. Больше всего эффектов будет на коронации.
— Чего? — я быстро—быстро заморгала, а затем мотнула головой.
Воспользовавшись тем, что Никита меня не видел, я взобралась на сцену, игнорируя ступеньки. — Какой коронации? — спросила я, подходя к Никите, который теперь возился со стереосистемой.
— А? — переспросил Никита, словно не расслышал.
Он снова вытащил язык, как и тогда, когда снимал со стены схему эвакуации. Я повторила свой вопрос, а затем сделала это еще раз, потому что, кажется, Никите до этого не было дела.