Однажды случилось
Шрифт:
деле, несмотря на внушительный рост и крепкие
кулаки, в душе он оставался трусом. Выросший, но
не повзрослевший, мальчишка, зачатый
одуревшими от самогона родителями в одну из
долгих зимних ночей.
– Хватит, - поставил точку на
интеллектуальном споре президент, - премьер
пошутил, а вы базар развели.
– Пошутил, - нехотя согласился бывший
колхозный голова, - но пусть его кабанчик мою
картошку не подрывает.
–
– в голосе главного
финансиста звенело чистое, как слеза ребенка
возмущение.
– Цить. Я сказал, - президент обвел
тяжелым взглядом присутствующих.
– Вы чего здесь собрались? Не слышу ответа.
Правильно. Чтобы защищать интересы нашего
государства.
– Так точно, - с неподдельным энтузиазмом
отозвался Микола.
– Сядь, Микола, не маячь, - жестом
остановил его Лавруша.
– Подожди пока.
Микола сел на свободный стул у двери.
– Я вам вот что скажу. Пусть министр
иностранных дел напишет письмо на эту "Poste
Restante", может что и выйдет, но мы тоже не
должны сидеть сложа руки. Надо науку
подключать.
– Как это, - раздался нестройный хор
голосов.
8
Лаврентий Петрович потянулся к
Мочаловской, покрутил в руке и медленно отвернул
крышку. Помещение начало наполняться
неповторимым ароматом. Все дружно потянулись
за солеными огурцами. Так же медленно он разлил
напиток. Аркаша попытался заслонить свой стакан
ладонью, но после осуждающей реплики первого
кума о том, что некоторые ставят личное выше
государственного, отвел руку. Миколе президент
налил до краев. Особый знак уважения.
– Дружно выдохнули.
– За демократию и независимость.
– За гаранта.
Наступившую тишину заполнило бульканье в
луженых глотках и хруст ядреных огурчиков.
Лаврентий Петрович закрыл глаза, давала о
себе знать натруженная за годы руководящей
работы печень, подпер кулачком подбородок.
Несколько лет назад заезжий халтурщик,
гордо именовавший себя художником -
анималистом, написал портрет Лаврентия
Петровича. Может божья искра в нем
действительно была, а может, набивший руку на
увековечивании домашних любимцев, сразу увидел
в будущем президенте черты, так присущие
братьям нашим меньшим. И вправду портрет
получился отменным, но был забракован, несмотря
на поразительную схожесть с оригиналом. С
румяным округлым лицом, глубоко посаженными
глазками, наш герой напоминал хорька, только что
оприходовавшего
нужен был гигант мысли, мудрый политик,
руководитель заботящийся о благе нации, не
щадящий живота своего. Все свое время,
остававшееся от дегустации национального
мочаловского продукта, художник трудился истово,
но снова и снова на холсте, как на фотографии,
проступали истинные черты нашего героя. Все
решил счастливый случай, который есть не что
иное, как неизбежная закономерность. Он просто
оказался в нужное время в нужном месте. Придя
утром к Лавруше домой, чтобы стрельнуть пятерку
в качестве аванса, художник увидел то, что ему
было нужно. Страдающий от глубокого похмелья, с
мокрым полотенцем на лбу, Лаврентий Петрович
возлежал на диване. Столько муки и прощения
было в его глазах, что живописец забыл о цели
своего визита. Быстро сбегав за мольбертом, он
усадил охающую натуру, заставил снять полотенце.
Портрет висел над склонившем голову
президентом.
С вылезшими из орбит, от гремучей смеси
сивушных масел и жидкости органического
происхождения, которая просачивалась с пастбище
в подземный источник, питающий речку Моча,
глазами, члены правительства видели чудо. Перед
ними сидели два мудрых и заботливых
руководителя, строгих и снисходительных,
всевидящих и всеслышащих, истинные отцы нации.
Мафия, пардон, партия, как и наша глупость
бессмертна.
С заседания премьер и министр финансов
возвращались вместе. Обняв костлявые плечи
бывшего счетовода, кремезный премьер почти нес
его на руках, ноги у того цеплялись одна за другую,
отчего со стороны казалось, что он обьясняет
своему партнеру какие-то сложные танцевальные
движения.
– Ну и набрались же вы куме, - бывший
колхозный голова тяжело сопел.
Ответа не последовало. Вздохнув, он поволок
его дальше.
– Вы, куме, чего на меня бочку катите?
– на
бывшего счетовода нашло просветление.
– Яку бочку?
– не понял бывший голова.
– Та на счет моего кабанчика.
– Нехай, куме, ваш кабанчик не подрывает
мою картошку. Це ж нарушение территориальной
целостности моего суверенного подворья. Вы его,
куме, предупредите, бо я могу и двустволку взять.
В порядке самообороны.
Столь явная угроза задела глубинные чувства
бывшего счетовода. Его ноги перестали