Однажды в Бадабере
Шрифт:
В его глазах тоска перемешaлaсь со стрaхом.
* * *
В августе 1983 года в Пешавар приехала Людмила Торн, американка русского происхождения, сотрудница правозащитной организации "Дом свободы" .
Она изъявила желание встретиться с бывшими солдатами Советской армии, попавшими в плен.
Встреча состоялась в Бадабере, в лагере.
Утром 30 августа Людмила Торн приехала в лагерь с группой телеоператоров одной из информационных программ, пользующейся большой популярностью.
Их отвели в глинобитный домик, стоящий на отшибе. На полках и на полу стояли ящики с боеприпасами и оружием. Судя по всему помещение использовалось, как склад вооружения и боеприпасов.
Группу сопровождал Абдул Рахим, представитель партии «Джамиат».
Он потребовал, чтобы здесь никто не курил. Потом провел всех в большую брезентовую палатку, в которой на помостах с убогими ковриками сидели несколько моджахедов, скрестив жёлтые пятки. За малюсенькими оконцами ревел ишак.
В приоткрытый полог палатки с кухни проникали запахи подгоревшего масла, пережаренного лука. Стоял стойкий запах выгребной ямы...
Потом привели троих молодых людей, которые явно не были похожи на афганцев. На них были одеты шаровары и длиннополые навыпуск рубашки защитного цвета— камис.
Это были Николай Шевченко, Михаил Варварян, Володя Шипеев.
Первым вошёл Шевченко.
Они увидели перед собой стройную женщину среднего возраста. У неё было тонкое лицо, ложбинка груди, у которой обрывался загар.
Блестящие волосы цвета платины, голубые глаза. Прядка волос над загорелым лбом. Женщинa былa одетa в длинную юбку.
В палатке стоял непривычный запах духов.
Шевченко задержал взгляд на её высокой, обнажённой шее. И с трудом отвёл глаза.
Потом Людмила Торн часто вспоминала лица этих ребят, судьбы которых уже успела поломать афганская война. На первый взгляд обыкновенные парни, с одинаковым прошлым: школа, ПТУ армия, Афганистан, плен...
Беседа шла трудно, пленные солдаты поначалу были угрюмы и неразговорчивы.
Бывший рядовой Варварян представился ей Арутюняном, а Владимир Шипеев – Матвеем Басаевым. Выглядел он совсем мальчиком: пушок над верхней губой, на щеках румянец, лоб в веснушках, пушистые брови над синевой глаз.
Единственный, кто не стал скрывать свою фамилию, был угрюмый бородач. Назвал своё имя- Николай Шевченко. Был он был худой, очень худой. На вид старше всех. Да и взглядом отличался. Тяжёлый взгляд... Мало кто мог долго смотреть в его глаза.
Шевченко сел перед ней на пол. Спросил.
– Ты хочешь узнать, как я оказался в этом дерьме?
Поднял нa женщину воспалённые глaзa.
– Есть закурить?
Густые чёрные ресницы вокруг них едвa заметно вздрагивали.
Щёлкнув зажигалкой, выдохнул струю горького дыма.
– По дурости вляпался! Исключительно по собственной дурости. Нечего было совать нос туда, куда собака хер не суёт!
Шевченко снова затянулся, спалив сигарету почти до самого фильтра.
– Родился я в Дмитровке, на Украине. Маленькое такое село, всего триста жителей. Рядом река Братеница. В армии отслужил, женился. Дочку с женой родили.
Шевченко скупо, словно стесняясь, улыбнулся.
– Ты знаешь какая у меня дочка! Викулечка! Лапушка.
Скосил глаза на остаток сигареты. Огонек уже почти касался его желтых от никотинa пaльцев. В последний раз затянулся, с сожалением затушил окурок. Бережно спрятал его в карман.
– И дёрнул меня чёрт связаться с этой кооперативной квартирой! Пришёл в военкомат. Говорю, хочу за границей поработать. Там платят больше. Водителем.
Военком спрашивает -«В Афганистан поедешь?»
Шевченко вспомнил подполковника, завербовавшего его в Афганистан, белесого, полного, с круглым бабьим лицом.
Тогда ему показалось, что какая то пожилая женщина нарядилась в офицерскую форму, напустила на себя строгость и принялась командовать.
Выходя из кабинета Шевченко видел, как подполковник жадно глотает воду из графина. Над узлом форменного галстука нервно дрожит плохо выбритый кадык.
– Я не испугался. В газетах писали, что там спокойно. Приехал. И здесь уже понял, что попал в пекло. Увидел оторванные ноги, руки. Отрезанные головы. Была даже такая мысль вернуться.
Шевченко закурил новую сигарету. Перед глазами плыли бесцветные и седые предгорья, которые слабо струились в стеклянных миражах. Стрекот снижающейся вертушки. Черная точка, которая, оставляя в небе неровный дымный след, устремилась к сверкающим лопастям. Белая вспышка взрыва.
Шевченко вздохнул. Вытер вспотевший лоб ладонью.
– Остановили машину. Потом ударили по голове, а когда пришел в себя то увидел рядом басмачей.
В его груди что-то всхлипнуло. Он вскочил на ноги.
– Ты понимаешь, я ненавижу этот грёбаный Афган и этот Восток! …- Он почти кричал.
– Ненавижу эти хари, бороды, их сраную жизнь и вонючее тряпье!— Увидев напрягшихся охранников, Шевченко внезапно затих, молча повернув к Торн голову с натянутыми на шее жилами.
На его усах и бороде вздрагивали блестящие капли, то ли пота, то ли слёз. Они вспыхивали на свету яркими блесткaми.
После разговора Людмила Торн спросила Рахима, есть ли возможность обменять этого бородатого пленника на кого-нибудь из пленных афганцев. На всякий случай она попросила Шевченко написать письмо правительству США с просьбой о предоставлении политического убежища. Передавая ей листок бумаги он сказал:
– Я не хочу в Америку. Я только лишь хочу вернуться домой к семье.
Николай замолчал. Веки его были прикрыты. И вдруг, в какое-то мгновение, лицо его стало жестким. Людмила Торн увидела перед собой широко открытые глаза человека, готового на всё.