Однажды в Бадабере
Шрифт:
Носиржон закурил, лёг на спину, блаженно вытянув натруженные ноги.
Он родился в селении Яйпан, расположенного в Ферганской долине.
В школу почти не ходил и не читал никаких книг, кроме Корана. Отец говорил ему, что это единственная книга, достойная внимания правоверного. Текст Корана был передан пророку Мухаммеду самим Аллахом.
После учебки он оказался в Афганистане. Попал в плен уже на восьмой день. Произошло это так.
Хмурым зимним утром разведчики получили информацию о том, что в кишлаке Чорду скрываются раненые моджахеды.
Бронетранспортер сошел с дороги и затормозил на окраине кишлака. Кое–где стелился над саманными крышами дымок, под навесом сельской мечети сидели старики в белых чалмах.
Бойцы, на ходу выпрыгивая из бронемашин, взяли кишлак в кольцо. От страха начали стрелять верблюдов, ослов. Животные разбегались, падали на землю глухо звеня медными бубенцами.
В кишлаке оказались только старики женщины и дети, мужчин не было. Лейтенант приказал вытащить всех взрослых на улицу, чтобы у них узнать, где мужчины. Так и сделали, вытащили стариков, построили, потом через переводчика лейтенант спросил:
– Где ваши сыновья?
Переводчик перевел, и боязливые седобородые старики ответили что-то, робко показывая в сторону гор.
– Они говорят, что в горах, - перевел переводчик.
Лейтенант крикнул:
– Переведи, если в кишлаке найдем оружие, всех расстреляем!
Приказал- Всё обыскать! Цель поиска — оружие, боеприпасы, наркотики, валюта.
Солдаты рассыпались по кишлаку, вламываясь в дома и переворачивая все вверх дном. В одном из домов Рустамов увидел лейтенанта, которого седобородый старик не пускал в какую- то комнату. Старик стоял у входа, завешанного одеялом и расставив руки загораживал вход.
– Туда нылза, товарищ литинант! Там женчин живут. Харам!
– Кому нельзя, а кому можно - сказал лейтенант, и саданул старика в скулу прикладом. Белую бороду залила кровь. Он схватился за лицо и опустился на колени.
В комнате действительно оказались женщины. Громко крича они отворачивали и закрывали лица. Лейтенант дал очередь в потолок, но крик не прекратился. Тогда лейтенант плюнул и вышел на улицу.
Бойцы действовали быстро и жёстко, но, кроме продуктов и немудрёных пожитков, обнаружить ничего не удалось.
Забрали с собой все продукты, жиры, оставив жителей кишлака голодными.
Двери глинобитных домов были нараспашку. Везде воняло керосином, а на земле, словно снег, белела рассыпанная мука.
Собравшись в колонну и оставив за собой разграбленный кишлак, бойцы двинулись на блокпост. Жителям кишлака повезло, что у них не нашли даже патрона, иначе кишлак бы сожгли.
Вечером, спрятавшись за камнями от душманских пуль, несколько солдат завели тесто в солдатских котелках.
Вода, мука, соль, жиры…
Разожгли костёр. Деревянный мусор и резиновые галоши, политые соляркой нещадно дымили.
Сержант тёр грязными руками покрасневшие от дыма глаза.
– Бля-яяя! Заипали уже сухари. Давайте, жарьте скорее. Жрать охота!
Костер чадил. Лепёшки подгорали. Чёрные хлопья ложились на руки, на одежду, на всё вокруг. Как снег. Словно в фантастическом фильме, чёрные лица, чёрные обугленные лепешки…
А ночью в кишлак вернулись мужчины и пришли на пост.
В результате скоротечного, но жестокого боя в живых осталось трое: Носиржон Рустамов и еще двое солдат. Лейтенант был тоже убит.
Их погнали к полевому командиру Парвону Маруху. Заставили снять штаны, чтобы проверить, кто их них мусульманин, а кто нет. Захваченных с ним солдат Рустамов больше никогда не видел.
* * *
Около недели караван шёл в Пакистан. Бывшего рядового Носиржона Рустамова не связывали. Знали, что и так никуда не денется. Бежать некуда. Знал это и он. Поминутно спотыкаясь на ослабевших ногах, послушно шагал за навьюченным мулом. В день проходили километров по двадцать- тридцать. На третий день у него разболелась голова, поднялась температура. Идти стало тяжело и он стал запинаться ещё чаще. Но знал, что совсем останавливаться нельзя. Если будет задерживать караван, тогда его убьют.
В горах лежал снег. Багровое солнце медленно катилось по небосклону, склоны гор сияли и светились, а вершины переливались холодным светом, словно припорошенные алмазной крошкой.
Стоял совершенно лютый холод – грaдусов нaверное, двaдцaть.
Во время коротких привалов афганцы кормили его тем же, что ели сами. Ломали руками сухие лепёшки, пережёвывали вяленые куски мяса. После еды моджахеды кидали под язык насвай и группа шла дальше.
На ночь останавливались в заброшенных кишлаках или пещерах. Перед тем как завалиться спать, старший, бородатый и злой афганец, обматывал ноги Рустамова длинной прочной верёвкой и наматывал свободный конец себе на руку.
Утром старший толкал его ногой, злобно цыкал:
– Бору, харкос !
Потом прибыли в Пешавар. Там Рустамову на рынке купили пакистанскую одежду, привезли к какому то бородатому старику.
Он сидел один в прохладной комнате, у зашторенного окна. Величественный, холенный, одетый во все белое: белая рубаха, белый европейский костюм. Густая седая борода и черная чалма с длинной лентой, спадающей не левое плечо, создавали своеобразный контраст черного и белого. На левом запястье дорогие швейцарские часы. В руках были зелёные, нефритовые чётки.
Настоящий «бобо» – афганский дедушка. Лишь через много лет Носиржон узнал о том, что «бобо» было всего лишь слегка за сорок. Просто борода старила лет на двадцать.
Среди афганцев было мало по настоящему пожилых мужчин. Где им было выжить?! Революции, междоусобицы, постоянные войны. Афганцы, как истинно восточные люди, не признавали над собой никакого диктата и потому воевали и враждовали всегда. Потому и не успевали состариться.
В центре комнаты стоял низенький столик, инкрустированный перламутром. На столе в фарфоровых вазочках- сладости. Узорчатый фарфоровый чайник с зеленым чаем и маленькие пиалы.