Однажды в Голливуде
Шрифт:
Марвин смеется.
— То есть вас двоих многое связывает?
— Меня и Билла? Не то слово.
Рик ударяется в воспоминания, замечает, что они вызывают интерес, и поэтому продолжает:
— Дайте-ка я расскажу вам про чертового Билла Уитни. Вот кто самый недооцененный режиссер боевиков в этом чертовом городе. Билл Уитни не просто снимал боевики, он придумал, как их снимать. Ты сказал, что любишь вестерны, — помнишь сцену в гребаном «Дилижансе» Джона Форда, где Якима Канутт прыгает с одной лошади на другую, а потом падает прямо под копыта?
Марвин кивает: да.
— Уильям, мать его, Уитни снял это, мать его, первым, причем за год до Джона Форда, причем с Якимой Кануттом!
— Я и не знал, — говорит Марвин. — В каком фильме?
— Он еще даже в полном метре не работал, — говорит Рик. — Снимал сцену для какого-то сраного сериала. Давайте я расскажу, что это такое — сниматься у Уильяма Уитни. Билл Уитни всегда исходит из предположения, что сцену дракой не испортишь.
Марвин смеется.
— И вот, значит, снимаюсь я в «Речной лодке», — продолжает Рик, — Билл — в режиссерском кресле. В кадре — мы с Бертом Рейнольдсом. И, значит, мы с Бертом играем, идем через диалог. И Билл такой: «Стоп, стоп, стоп! Вы, парни, в сон меня вгоняете. Берт, когда он скажет эту свою реплику, просто дай ему в морду. А ты, Рик, когда он даст тебе в морду, ты разозлишься и тоже дашь ему в морду. Ясно? Отлично, поехали!» Так мы и сделали. И когда закончили, он орет: «Стоп! Вот оно, парни, вот это я понимаю — сцена!»
Оба смеются в клубах сигаретного дыма. Марвин начинает проникаться голливудским опытом Рика, заработанным потом и кровью.
— Ты упомянул о фильме Стюарта Грейнджера, расскажи-ка о нем, — просит Марвин.
— «Крупная дичь», — говорит Рик. — Говно про великого африканского белого охотника. С него выходили даже в самолетах.
Марвин гогочет.
— Стюарт Грейнджер — самый большой мудоеб из всех, с кем приходилось работать. А ведь я работал с Джеком Лордом!
Оба смеются над шуткой про Джека Лорда, затем Марвин спрашивает актера:
— Ты ведь еще у Джорджа Кьюкора снимался, так?
— Угу, — говорит Рик, — то был не фильм, а херня из-под коня под названием «Доклад Чепмена». Прекрасный режиссер, кошмарная картина.
— Удалось поладить с Кьюкором?
— Шутите? Да Джордж меня обожает! — Рик чуть подается вперед над журнальным столиком и, понизив голос, говорит вкрадчиво: — В смысле прям обожает.
Агент улыбается, давая понять, что понял намек.
— Мне кажется, у Джорджа есть такой заскок, — размышляет вслух Рик. — В каждый свой фильм он берет молодого мальчика, чтобы по нему сохнуть. В «Докладе Чепмена» играли я и Ефрем Цимбалист — младший, так что, видать, я победил.
Он приводит пример:
— У меня там, значит, все сцены с Глинис Джонс. И мы идем в бассейн. Глинис в закрытом купальнике. Видно только ноги да руки, остальное прикрыто. Но я — я в самых крохотных плавочках, какие только цензуру пройдут. И они телесного цвета. На черно-белой пленке выглядит так, будто я, блядь, голый! И ладно бы я в кадре просто прыгал в бассейн. Я в этих крохотных плавках десять гребаных минут экранного времени участвую в длинных разговорных сценах, пока у меня жопа торчит наружу. В смысле какого хера, я что — Бетти Грэйбл?
Они снова смеются, и Марвин достает небольшой кожаный блокнот из внутреннего кармана пиджака — не из того, где лежит подаренный Джозефом Коттеном золотой портсигар.
— Я попросил коллег глянуть твою статистику в Европе. Они сказали, что пока все тип-топ. — В поисках заметок в блокноте он спрашивает вслух: — А «Закон охоты» показывали в Европе? — Находит страницу, которую искал, поднимает взгляд на Рика. — Да, показывали. Хорошо.
Рик улыбается.
Марвин вновь смотрит в блокнот и спрашивает:
— Где? — Ищет на странице и наконец находит. — В Италии, хорошо. В Англии, хорошо. В Германии, хорошо. Во Франции — нет. — Но затем он поднимает взгляд на Рика и словно бы утешает: — Зато в Бельгии — да. Значит, в Италии, Англии, Германии и Бельгии тебя знают, — заключает Марвин. — Но это телесериал, а ты ведь еще в нескольких фильмах снялся, как у них дела?
Марвин снова смотрит в крохотный блокнот, листает крохотные страницы, просматривая их содержание.
— Вообще-то, — находит то, что искал, — все три твоих вестерна, «Восстание команчей», «Адское пламя, штат Техас» и «Таннер», сравнительно неплохо показали себя в Италии, Франции и Германии. — Снова смотрит на Рика. — А «Таннер» еще лучше — во Франции. Читаешь по-французски?
— Нет, — отвечает Рик.
— Очень плохо. — Марвин извлекает из блокнотика сложенную вчетверо ксерокопию страницы и протягивает Рику над столиком. — Это рецензия на «Таннера» в «Кайе дю Синема». Положительная и написана хорошо. Тебе бы стоило ее перевести для себя.
Рик берет у Марвина ксерокопию и кивает, прекрасно зная, что никогда ее не переведет.
Но затем Марвин вскидывает голову, смотрит Рику прямо в глаза и говорит с внезапным энтузиазмом:
— Но лучшая новость в этом долбаном блокноте — «Четырнадцать кулаков Маккласки»!
Лицо Рика озаряется радостью, пока Марвин продолжает:
— В США-то фильм, когда только вышел, неплохо показал себя для «Коламбии». Но в Европе — это ж ебанутъся! — Он склоняет голову, чтобы прочесть. — Тут сказано, что в Европе «Четырнадцать кулаков Маккласки» — гребаный хит. Фильм крутили везде целую, сука, вечность!
Марвин поднимает взгляд, закрывает крохотный блокнот и резюмирует:
— Значит, в Европе тебя знают. Знают твой сериал. Но ты не просто парень из «Закона охоты» — в Европе ты крутой чувак с повязкой на глазу и огнеметом, который положил сто пятьдесят нацистов в «Четырнадцати кулаках Маккласки».