Однажды в Голливуде

Тарантино Квентин

Растроганный Рик кивает. «Помнит».

— Но я уже забыл — кто выиграл третью партию? — спрашивает Маккуин.

— Никто, — отвечает Рик. — Мы так и не доиграли. Тебе надо было уходить.

Маккуин понимает, что это значит: скорее всего, он проигрывал.

Затем к «Порше» Маккуина подъезжает еще одна машина, направляющаяся на вечеринку Шэрон, и подводит их воссоединение к концу. Оба оглядываются на машину, затем опять друг на друга.

— Так ты живешь там? — Маккуин показывает на дом Рика.

—

Ага, — отвечает Рик.

— Что ж, может, однажды я к тебе постучусь, и мы пойдем в «Барни», доиграем ту партию.

Рик знает, что этому не бывать, но ему это приятно слышать.

— Было бы здорово, — и добавляет от всей души: — Рад был повидаться, Стив.

— Я тоже. Береги себя, — затем Стив поворачивается к домофону перед домом Полански и нажимает на кнопку.

— Алло? — раздается из динамика голос Шэрон.

— Это я, детка, открывай, — говорит Стив в микрофон.

Ворота открываются. Машина Стива и следующая за ним въезжают и исчезают из виду.

Рик стоит с пивной кружкой, диктофоном и садовым шлангом, глядя, как закрываются ворота перед резиденцией Полански. Делает большой глоток «Виски сауэра». И тут слышит, как в доме звонит телефон.

«Кому я, блядь, понадобился в полночь?»

Он плетется на кухню и берет трубку со стены.

— Алло? — говорит он.

— Рик? — слышится женский голос на другом конце линии.

— Да?

— Ты учишь слова? — спрашивает голос.

«Какого хрена?»

— Это кто?

— Это Труди. Ну, знаешь, Мирабелла с работы. Искренне удивленный, Рик спрашивает:

— Труди? Труди, ты знаешь, который час?

Она ворчит на другом конце провода:

— Глупый вопрос. Конечно, я знаю, который час. Я не ложусь, пока реплики не отлетают от зубов. Я не верю в чушь про то, что слова надо учить днем. Особенно в случае телевидения. Но ведь непохоже, чтобы я тебя разбудила, верно?

— Не разбудила, — признается он.

— Ну и в чем проблема?

— Ты сама знаешь в чем. — В его голос вкрадывается раздражение. — Твоя мать знает, что ты звонишь?

Труди хохочет в трубке:

— К десяти сорока пяти моя мать опустошает три-четыре бокала шардоне и обычно дрыхнет с открытым ртом на диване перед включенным телевизором, пока ее не разбудит гимн под завершение вещания и не отправит в спальню.

— Труди, не звони мне в такое время, — настаивает Рик.

— Имеешь в виду, что это неприлично?

— Это неприлично.

— Хватит менять тему и ответь на вопрос.

— Какой вопрос-то?

— Ты учишь слова?

— А. Ну, вообще-то, маленькая мисс Всезнайка, учу.

— Ну конечно, — с сарказмом говорит она.

— Правда! — настаивает он.

— Небось смотришь «Джонни Карсона», — пренебрежительно отзывается она.

— Не смотрю. Я учу гребаные слова, сучка ты мелкая!

Лишившись самообладания и назвав ее сучкой,

в ответ на другом конце линии он слышит только девчачий смех. И тогда из-за ее хихиканья хихикает и сам.

Тут посреди хихиканья она спрашивает:

— Так ты учишь нашу сцену?

— Да.

— Я тоже, — говорит она и спрашивает: — Хочешь порепетировать вместе?

«Ладно,— думает он, — это зашло слишком далеко».Пора поставить эту хулиганку на место.

— Слушай, Труди, я правда думаю, что нам с тобой нехорошо разговаривать по телефону в полночь, когда твоя мама ничего об этом не знает, — честно говорит он.

— Ты ведешь себя так, будто завтра утром я проснусь и отправлюсь в маленькую красную школу, — с бесконечным терпением отвечает Труди. — Я буду работать с тобой. И мы будем снимать эту сцену. Ты не спишь, я не сплю. Ты разучиваешь сцену, я разучиваю сцену. Ну, — предлагает она, — так давай разучивать вместе. Тогда завтра мы придем на работу, там никто не знает, что мы подготовились, а мы их сразим! — А потом, почти поддразнивая, она добавляет: — Знаешь, Рик, нам платят не просто за то, чтобы мы сыграли. Нам платят за то, чтобы мы сыграли на пять.

«А эта кнопка дело говорит. В смысле она же просто коллега по сериалу. И судя по тому, как Сэм отреагировал на нашу последнюю совместную сцену, если завтра мы придем во всеоружии, то и вправду их сразим».

— Ты будешь по памяти? — спрашивает он девочку.

— Думаю, да.

— Да, я тоже. Ладно, мелкая, ты начинаешь.

Труди на другом конце провода вдруг меняет голос, чтобы передать избыточно драматическое напряжение Мирабеллы — травмированной жертвы похищения.

— Что вы намерены со мной сделать?

Меряя кухню шагами в своем красном шелковом кимоно, Рик делает большой глоток «Виски сауэра» из кружки и переходит на ковбойский диалект Калеба Декото:

— Знаешь, юная барышня, я и сам еще толком не решил. Можно много чего сделать с тобой. Можно много чего сделать тебе. Но еще я могу отпустить тебя, коль твой папаня все сделает правильно.

— Что он должен сделать, чтобы вы меня отпустили? — спрашивает Труди в образе Мирабеллы.

Рик в образе Калеба разражается маниакальной тирадой:

— Он может сделать меня богатым человеком, вот что! Он может выдать корзину, полную деньжат, и забыть обо мне. Или же я ему выдам корзинку, полную мертвой дочери, и тогда уж он меня не забудет никогда.

Невинное дитя спрашивает у закоренелого преступника:

— Значит, вы меня убьете? Не из ненависти ко мне или даже к моему отцу... — Труди делает драматическую паузу, затем: — ...но всего-то из-за жадности?

— На жадности мир стоит, деточка, — беспечно отвечает Калеб.

Деточка произносит свое имя: