Однажды в Голливуде
Шрифт:
— Мирабелла.
— Чего? — переспрашивает Калеб.
Восьмилетнее дитя повторяет свое имя главарю бандитов:
— Меня зовут Мирабелла. Если вы собираетесь хладнокровно убить меня, я не хочу оставаться для вас просто дочерью Мердока Лансера.
Что-то в ее словах отзывается в преступнике. И внезапно Калебу становится важно объяснить ей справедливость своей точки зрения.
— Слушай, тебе не о чем волноваться. О чем разговор, коль твой папаша отдаст мои деньги. Ты того стоишь, он может себе это позволить. А когда он отдаст мои деньги, я отпущу тебя невредимой.
На линии полторы секунды висит пауза. Затем ее голос возвращается, но уже не с избыточной драмой, а с удивительно аналитическим наблюдением:
— Интересный выбор слов.
— Что? — спрашивает сбитый с толку Калеб.
И Мирабелла Лансер, удивительно напоминая Труди Фрейзер, объясняет вожаку сухопутных пиратов:
— Ты сказал «мои деньги». Это деньги моего отца. Деньги, которые он не украл, а заработал, разводя скот и продавая на рынке. Но ты сказал — «мои деньги». Ты правда думаешь, что имеешь право на деньги моего отца?
И от такой подачи малышки Мирабеллы и малышки Труди что-то сдвигается в психике как бандита, так и актера, и Рик Далтон в образе Калеба Декото — прямо посреди кухни, все еще в красном шелковом кимоно — преображается обратно в язвительного мегаломанского кровожадного бандита, которым был всегда, и отвечает на едином взрывном дыхании:
— Вот именно, Мирабелла, имею! Я имею право на все, что могу взять!А когда возьму, имею право на все, что могу удержать! Твой папаша не хочет, чтобы я снес твою дурную головушку? Тогда пусть платит мою цену!
Другими словами: гремучая змея на мотоцикле.
Дитя задает простой вопрос:
— И моя цена — десять тысяч долларов?
Запыхавшийся преступник и актер отвечает:
— Да.
— Довольно много за такую малышку, — отмечает лукавая заложница.
— Вот тут ты и ошибаешься, Мирабелла, — искренне отвечает Калеб. Затем в приливе чувств импровизирует: — Будь я твоим папашей... — Он осекается.
— Что? — требует продолжения голос на другом конце провода.
Рик открывает рот, но слова не идут.
Девочка на другом конце не унимается:
— «Будь я твоим папашей» — и что?
— Да я бы руку дал на отсечение, лишь бы тебя вернуть! — выпаливает Рик.
Комнату и сцену наполняет тишина, но Рик так и слышит самодовольную улыбку Труди.
Затем — после драматической паузы таких размеров, что через нее можно проехать на трех фурах, — на линию возвращается Труди в образе Мирабеллы и спрашивает:
— Это был комплимент, Калеб?
И тут же выходит из образа и дает авторскую ремарку:
— Затем к двери подходит Джонни. Тук-тук.
— Кто там? — спрашивает Калеб.
Труди говорит глубоким ковбойским голосом:
— Мадрид.
— Заходи, — приказывает Калеб.
Труди говорит Рику:
— Все остальные твои реплики — с Джонни. Так что за Джонни буду читать я, — и своим гортанным голосом Джонни Мадрида спрашивает: — Какой у нас план?
— План такой, что через пять дней с этого самого мгновения Лансер встречается с нами в Мексике и отдает десять тысяч долларов.
— Многовато денег для долгой поездки, — растягивает она слова.
— Это уже беда Лансера, — фыркает Калеб.
— Случись что с деньгами — и это будет наша беда, — замечает Труди в образе Джонни.
Калеб разворачивается к Джонни и свирепо бросает ему:
— Случись что с деньгами — и это будет ее беда! — Он выпаливает с огнем в глазах: — Приди в себя, парень! В пятидневный срок Мердок Лансер отдаст мои десять тысяч долларов! А случись что с моими десятью тысячами долларов до того, как они попадут к нам в руки, — и мы не простим. Наша игра называется не «Я пытался». Мердок Лансер как миленький положит все десять тысяч долларов на бочку — или я размозжу ей голову камнем!
После этого взрыва Рик и Калеб тяжело дышат. Выдержав заслуженную драматическую паузу, в которой ему отказывал Джордж Кьюкор, Рик спрашивает:
— Ну так что, тебя что-то не устраивает... Мадрид?
И Труди в роли Джонни отвечает:
— Меня не устраивает только то, Калеб, что ты зовешь меня Мадридом.
Калеб фыркает:
— Это же твое имя, разве нет?
И тогда она говорит:
— Больше нет. Теперь... меня зовут Лансер. Джонни Лансер.
Рик выхватывает воображаемый пистолет на бедре, а Труди кричит:
— Бах-бах-бах!
Рик издает мучительный крик, падая на линолеум кухни и хватаясь за лицо, словно туда попал Джонни.
— Что это было? — спрашивает Труди на другом конце.
Рик отвечает с кухонного пола:
— Я отыгрываю, что мне выстрелили в лицо.
— О-о-о, хорошая мысль, — воодушевленно откликается она. Затем, после паузы, возбужденно говорит: — Эй, офигительно хорошо получилось!
Рик садится на полу и прислоняется спиной к холодильнику.
— Ага, и правда, — соглашается он.
— Завтра мы сделаем эту сцену!
«Она права».
— Ага, — говорит он, — похоже на то.
Между двумя актерами настает момент тишины.
После чего младший актер напоминает старшему:
— Вау, Рик, ну разве у нас не замечательная работа? Как же нам повезло, да?
И впервые за десять лет Рик понимает, как же ему повезло и как везет до сих пор. Со сколькими замечательными актерами он поработал за годы: Микер, Бронсон, Коберн, Морроу, Макгэвин, Роберт Блейк, Гленн Форд, Эдвард Г. Робинсон. Скольких актрис целовал. Сколько романов крутил. С какими интересными людьми сотрудничал. Сколько мест посетил. Сколько веселых историй пережил. Сколько раз видел свое имя и фотографию в газетах и журналах. Сколько хороших гостиничных номеров сменил. Сколько с ним возились другие. Сколько писем фанатов он даже не стал читать. Сколько раз проезжал через Голливуд, будучи местным жителем с достойной репутацией. Он оглядывается в своем великолепном доме. Купленном на деньги за то, что в детстве он делал бесплатно: притворялся ковбоем.