Однажды в Карабахе

Ахадов Ильгар

Комбат подошел ко мне.

– Ты, брат, лясы не точи. Нервы наших ребят на пределе. Дашнак проклятый! Нам политику толкает…

Тогда никто слова Ашота всерьез не принял, настолько все это казалось абсурдным. А зря… Скоро мы вынуждены были сдать Кельбаджар. Политическая нестабильность в Баку, спровоцированная извне, откровенная антиазербайджанская позиция Ельцина и его команды в карабахском вопросе помогла врагу захватить и другие территории. Нередко наши обескровленные батальоны сталкивались в боях с российскими боевыми подразделениями, переброшенными с их военной базы в Гюмри в очаги боевых действий, в поддержку

армянских формирований. Вспомните Ходжалы, 366 полк…

Мы, по существу, тогда воевали с Россией, с Горбачевым, будь он проклят, с Ельциным…

По моему указанию воины осторожно подняли раненую снайпершу, которая все еще была в полуобморочном состоянии, и положили на кушетку. Она судорожно прикрывала грудь и с грубым акцентом, характерным для мест, где родилась, молила, чтобы ее не трогали. Ашот внимательно следил за каждым нашим движением. Я заметил: поняв, что пока ей ничего не грозит, он успокоился. Но ненадолго.

Двое ребят грубо схватили его за локти и прислонили к подпорке палатки, словно на обозрение. Валявшихся на земле со связанными за спиной руками пленных тоже посадили напротив. Мертвое тело садиста за ноги выволокли из помещения. Кровь его давно впиталась в землю, и лишь темная полоса, в конце которой образовался небольшой круг, похожий на детский шарик, напоминала о произошедшей здесь чуть ранее трагедии.

Хамзат, вытащив из земли воткнутый ранее в нее нож, медленно подошел к Ашоту. Тот побледнел. Капли пота с его лба смешивались с запекшейся кровью на губах и висках, прокладывая “тропинку” по грязному лицу. Пленные армяне опять запричитали. Дрожащим голосом он обратился ко мне:

– Я знаю, что виноват и перед тобой, и перед Хамзатом, и перед теми… Но перед смертью я обращаюсь опять к тебе и умоляю… – он прослезился. – Не трогайте мою жену! Аллахом твоим прошу! Она носит под сердцем моего ребенка…

Я зло усмехнулся.

– Ты даже свою Карину предал. Ведь ты ее привел в свой… вернее, мой дом как жену? Верно говорят: в чужом горе счастья не ищи. Земля и очаг харам 12 не принимает.

Ашот молча склонил голову.

– Теперь слушай меня. Твоя жизнь действительно принадлежит мне. Такой был уговор. Вашу проклятую банду уничтожили и захватили по моему плану. Бензовозы, как ты понял, были приманкой. Ты же охотник, должен был знать, что такое охота на живца! Так вот, я тебя отпускаю…

12

харам – от арабского “запретный”, “недозволенный”.

Глухой рокот пробежал по рядам воинов, которые ожидали совсем другого расклада, увидев нож в руке Хамзата. Я поднял руку. Те нехотя постепенно умолкли. Хамзат гневно сверкнул на меня глазами, но ничего не сказал, вернулся на место. Я проследил, как он с силой вонзил нож обратно в землю и сам присел перед ним. Комбат нервно стучал трубкой по прикладу автомата, пытаясь ее прочистить.

– Я тебя отпускаю. Но ты должен поклясться Богом, хотя сомневаюсь, что ты ему веришь, и могилами своих усопших, что впредь никогда не поднимешь оружие в нашу сторону и, кроме того, выложишь все, что знаешь о планах твоего командования.

Ашот сконфуженно смотрел на меня. Наверное, мысленно он уже простился жизнью.

– Твою подругу, или жену, как ее там, мы естественно не отпустим. На ней кровь наших ребят. Но я тебе даю слово, что лично сопровожу ее в Баку. Пусть там с ней и разбираются по законам военного времени. Считай, этим я тебе оказываю еще одну услугу, больше, чем та, которая сохранила тебе жизнь.

Ашот облегченно вздохнул:

– Благодарю тебя и за это и объявляю во всеуслышание, что я вечный твой должник. Я клянусь могилами своих усопших и душою еще не рожденного ребенка, что никогда, никогда не подниму оружие против вас… Но не кори за дерзость, скажи, какая судьба ждет моих товарищей?

Ропот наших воинов прорезал гневный голос Кара Керима:

– Да как можно верить слову армянина? Пробудись, брат, не отпускай такого врага. Он однажды обманул тебя, когда выгнали вас из Армении. И сейчас обманет. По мне, всех этих дашнаков надо расстреливать, долго не думая. Чем больше их перебьем, тем меньше подлости они приготовят нам в будущем.

Я с горечью произнес:

– Может ты и прав, брат мой. Но я должен делать то, что должен делать. И поэтому не мешай… А насчет пленных… Я не уполномочен решать их судьбу. Пусть скажет командир.

Комбат некоторое время продолжал молча дымить трубкой. После сказал:

– Все вы знаете, что я против, чтобы здоровых, воюющих врагов отправлять в Баку, в это логово хитроумных сплетений. Не раз мы были свидетелями, как пленные, доставленные нами в военное ведомство, каким-то образом оказывались у себя дома. Помните Саркиса Демирчяна, который после освобождения по рации начал смеяться над нами? Конечно, некоторых, может и действительно поменяли на наших пленных, но, если верить Саркису, его просто отпустили, повинуясь какому-то звонку из Москвы… Как они с нашими пленными обращаются, вы не раз убеждались. Но, учитывая намеки этого дашнака… – комбат кивком указал на Ашота, – если действительно его сведения окажутся важными, мы сохраним им жизнь, но в Баку отправлять не будем. Обменяем на своих пленных по расчету: голова за голову, или один боец – двое гражданских. Кроме этой суки! – он зло указал на снайпершу, которая, уловив его жест, в страхе сжалась в комок. – По мне, ей надо руки отрубить. То, что происходит между нами и армянами, это наше дело. А эта сука пришла убивать наших парней за деньги… Да, и еще… Будем менять лишь тех, кто не участвовал в расправах над мирным населением…

Все поняли, что хотел сказать командир. Карабах являлся маленьким пространством. Все, что происходило по обе стороны фронта, рано поздно становилось известным всем карабахцам, независимо от их национальной принадлежности…

– Пусть выскажется и Кара Керим, – закончил комбат.

Тот утвердительно кивнул.

Ашот зло усмехнулся:

– Значит они спасены. То, что я собираюсь сообщить вам, заставит в знак благодарности расчесать им волосы.

– Еще успеем. Кажется, ты совсем расслабился… – зло перебил его Хамзат.

Ашот беспокойно посмотрел на меня, после, на вновь блеснувший в руках Хамзата нож и побледнел.

– Но ты дал слово! Я знаю, ты всегда держишь слово, Ганмурат!

– Ты прав, мой бывший друг. Но за тобой остался один маленький должок. Сохраняя твою жизнь, жизнь твоей подруги во имя дружбы наших отцов, чьих мизинцев ты не стоишь, я ничего не обещал о сохранности твоих ушей…

Наши ребята резко замолчали. Наступившую тишину нарушил вой собаки, которая засунула длинную морду в палатку и тотчас отскочила, испугавшись резкого движения одного из присутствующих. Ашот растерянно посмотрел на Хамзата, который молча точил свой охотничий нож о речной камень, и перевел затравленный взгляд опять на меня.