Однажды в Карабахе
Шрифт:
Бакинец вздохнул и продолжил…
– Я беззвучно открыл люк. Держа автомат наготове, медленно начал поднимать крышку, стараясь ею же прикрыться. И, как черепаха, осторожно высунул голову из своего панциря, каждую минуту ожидая получить пулю в лоб. По-моему, первая седина появилась в моих висках после той ночи…
Карен сидел, прислонившись к дереву и держа автомат на коленях. Наши глаза встретились. Хоть была темная ночь, я каким-то образом прочитал в его взгляде всю боль, терзание, душевную муку отчаявшегося
– Надо же! Какие слова!.. – не выдержала Гюля. – А с виду обычный уголовник.
– Женщина! Да у меня высшее гуманитарное! – взорвался обиженно Бакинец. И тихо добавил, – правда, неоконченное…
– Слушай, что ты как банный лист пристала к парню, – подал голос из-за камеры Режиссер, – нравится, так и скажи.
– Он? Мне?! – кажется, Гюля потеряла дар речи.
– Нет, мне! – ответил тот. – Да ты ему дышать не даешь!
– Точно, – промяукал Оператор, потянувшись к своему кормильцу и кумиру. – Вы тоже ко мне так придираетесь…
“Кумир” плюнул и не ответил.
– Действительно, – обратился к Гюле Прилизанный, – и так наши нервы на пределе. Этот субъект, – он кивнул на Бакинца, – хуже этого… бека-медвежатника. Как там его?.. Не всовывайтесь в рассказ.
– И не вздумайте вновь плеваться на мой ботинок. Не советую, – мрачно произнес Зопаев.
Гюля фыркнула, но замолчала. Бакинец бросил на нее победный взгляд.
– Только из уважения к публике…
– Ладно, отставить клоунаду! – грубо перебил его Прилизанный, вовремя отсекая его красноречие от ненужного направления. – Валяйте свое чистосердечное признание.
– Точно. Меня после посадят за дружбу с армянином. А на могиле напишут “Предатель”, – вздохнул Бакинец. – А-а, плевать…
– Слушайте, – с нетерпением взвизгнула Аталай, – если вы сейчас же не продолжите рассказ, можете забыть о моих поцелуях.
Гюля опять фыркнула. Тут явно дело было нечисто.
Бакинец “испугался” и торопливо начал…
– Застреленные армяне лежали в разных позах, кого как настигли пули. Одному снесло полчерепа. “Наверно Самвел…”
Кажется, остаток магазина Карен спустил на своего главного обидчика.
Я подошел и сел рядом, протянув ему флягу. Карен, вцепившись в автомат, дрожал всем телом. Машинально схватил емкость и жадно начал глотать содержимое, пока не поперхнулся, но это привело его в чувство.
– Спасибо, братан, теперь я твой должник, – сказал я. – И что ты намерен делать дальше?
– Не знаю. Вот думаю… – еле выдавил из себя Карен.
– Пошли к нашим. Я рассажу, как ты спас меня.
– И что дальше, – усмехнулся он, – будете меня держать, как музейный экспонат? Или покажете по телевизору, чтобы узнала вся Армения, как я перестрелял своих?
– Сам же сказал, не свои, – огрызнулся я.
– Не свои, – вздохнул он, – да кто поймет? Для всех я буду предателем. Они перебьют всех моих родственников. А у меня в Ереване больной
Положение моего “друга-врага” было незавидное. Мозг мой усиленно работал, стараясь найти решение, которое хоть как-то могло бы помочь ему выйти из сложившейся ситуации. Но что тут придумаешь…
– Куда же нам податься? – устало вздохнул Карен. – Везде мы чужие. Из Баку выгнали, в Армении не прижились – оказывается, мы из-под турков. Чем же мы провинились, а, брательник? Какой черт замутил эту кашу?
– Тот самый, который и сотни тысяч азербайджанцев превратил в беженцев – будь он проклят. Тот самый, который загнал меня в этот долбаный танк, а тебя превратил в убийцу.
– А ты никогда не убивал? – Карен спросил тихо, словно в прострации.
– Меня недавно призвали… Так, стрелял. Хрен знает, куда пули летели.
– Тебе повезло больше… – он опять вздохнул. – Как там наш Баку?
– Какой там наш? – меня словно матом покрыли. – Чей угодно, только не наш! Баку уже не тот, который был раньше. Многие бакинцы-азербайджанцы тоже уехали, как и евреи, армяне, русские…
Тут мы оба вздохнули – в унисон…
– Знаешь, как меня называли в строю, – устало продолжил Карен.
– …
–Мовсесян Карен Османович.
– Ну и что? – недоуменно спросил я.
– А то, что я Мовсесян Карен Осипович, – опять вздохнул он. – А “Осман” у них как ругательство, как бы синоним турка. Ну, типа у вас “Вазген”.
Я не знал, что ответить. И вдруг меня осенила странная мысль. Там наверху дьявол захватил власть и превратил людей в азербайджанцев, армян, русских, грузин, индейцев, бледнолицых… И вбил в их мозг вирус бешенства. В общем, завал… И мало кто понимает, что, когда сдохнем, кто есть, кто не будет иметь для Главного Режиссера никакого значения.
Или будет иметь? Черт… Интересно, как бы я себя чувствовал, если бы родился по прихоти судьбы армянином, а Карен азербайджанцем?
От этих богохульных мыслей меня оторвал голос Карена, который вдруг резко встал на ноги. Я машинально тоже вскочил, направляя на него дуло автомата.
– Вот что, – сказал он, будто не замечая моего движения, – времени мало. Ты давай прострели мне плечо, но постарайся не задеть кость.
Я все понял.
– Думаешь, прохляет?
– Может быть, – задумчиво ответил он, – нет другого выхода. Не могу же я вернуться обратно чистеньким, без царапины. То, что я с ними все время был на ножах, также убавляет мне шансы.
– А с трупами что делать?
– А вот в этом, может и мое спасение, если сделаешь все, как скажу. Я ухожу, и ты иди к своим, пока не рассвело, приведи помощь. Надо забрать отсюда все трупы. Впрочем, ваши так и сделают с целью обмена. Только тебе обязательно надо добиться этого, так как скоро наши возьмут эти места. Если обнаружат трупы, которых пришили из одного и того же ствола – из моего, мне конец.
– Ты скажешь своим, что ваша группа нарвалась на засаду? – спросил я, мысленно все сопоставляя.