Однажды в России
Шрифт:
Генка решил, что все это ему кажется. Слишком много было всего, и последние минуты ему казалось, что все происходящее - просто страшный сон. Но сквозь крик Пани и Анюты он вдруг услышал спокойный голос Сереги.
– Отпустите их, суки.
Журик с интересом посмотрел куда-то через кучу малу из Студня и Генки.
– Ух ты, сказал он. Робин Гуд?
– Я сказал, отпустите их, суки.
– Ты знаешь, кто я?
– Да.
– казалось, Серый малость сбавил тон, - Отпусти их.
– Я тоже - сука?
– Отпусти Аню и Генку.
– Ты знаешь, кто такие суки?
– Отпусти их.
– Ты знаешь, что если ты меня так назовешь, я тебя убью?
– в глазах у Журика полыхнуло, потом выражение его лица стало умиленным. С таким видом Паганель, должно быть, рассматривал
– Я не называю тебя так. Я знаю, что ты здесь главный. Прикажи своим холуям отпустить Аню и Генку.
– Вот это уже другой разговор. Что ж, я им не хозяин. Пусть сами решают. Я не против отпустить твоих ребят...
Студень возмущенно взглянул вверх, на своего пахана.
– Ты чо, Жура. Зассал, что ли?
Вместо ответа Журик подошел к нему и подтолкнул подбородок Студня носком ботинка.
– А ты посмотри, с чем пришел наш дружок. Хочешь попробовать с ним повоевать?
Студень покорно обернулся и увидел Серого, спокойно стоящего в трех шагах от него. Тот целился из лука прямо ему в глаз. Студень поежился, на Генку еще больше шибануло потом. Вся сцена сопровождалась воплями Пани, который глядел на стрелу у себя в ноге и боялся ее вытащить. По голому бедру текла кровь, а шланг казался очень маленьким. Как будто съежился от страха.
Анюту уже никто не держал за руки, но убегать она не спешила. Стояла и смотрела сквозь слезы, чем все закончится.
– Ладно, пацаны. Хорош на сегодня. Мы их еще встретим, никуда они не денутся. Тогда и поговорим. Пошли, Студень. Паня, хорош орать.
– А-а-ага... Я бы на тебя посмотрел, - выдавил Паня.
– Вот и посмотри. Что, не нравлюсь?
– в манере Журика говорить вежливо и правильно было что-то отвратительное. Что-то пугающее. Он это знал, и все это знали.
– Т-т-торчит, сука, - пожаловался Паня на стрелу.
– Это недолго исправить, - сказал Журик и подошел к нему.
– Сам выдернешь или в доктора с тобой сыграть?
– Сам, сам, - заторопился Паня, но, едва коснувшись стрелы, взвыл и отдернул руку.
– Ладно... Значится, в доктора...
Журик небрежным молнеиносным движением выдернул стрелу из его ноги. Паня взвыл и стал валиться набок. Из дырки полила кровь. Журик той же рукой, дал ему две пощечины подряд. Паня схватился за щеку и выровнялся. Вид у него, со спущенными и залитыми кровью портками, был жалким. Студень тяжело приподнялся на руках и освободил Генку. Тот, как только рука стала свободной, ударил ей по мясистой харе Студня. Но былой приступ прошел, невидимая рука кукловода уже покинула его тело. Удар получился слабым, Студень только матюкнулся и поморщился. Потом он встал и поковылял за удаляющейся парой друзей. Уходя, Журик обернулся:
– Не прощаюсь.
– говоря эти слова, он улыбался.
Когда троица ушла, ребята еще минуту оставались на своих местах. Генка сидел на земле, размазывая по щекам кровь и слезы. Облитый акварелью, он казался тяжелораненым. Аня стояла там, где была поймана, и плакала, закрыв лицо руками. А Серый долго не отпускал лук, предпочитая на всякий случай держать его в рабочем состоянии.
Наконец, Генка встал и подошел к Сереге. Не говоря ни слова, он обнял его изо всех сил. Потом то же самое сделала Анюта. И двое друзей почувствовали, что их теперь трое.
Горький запах осени вернулся тихо, как кот. Наверное, он не любил шумных мест. Но в таких тихих, как этот закуток за трансформаторной будкой, он чувствовал себя дома. И мелодия, с которой все началось, вернулась тоже. Она была очень красива.
* * * Мелодия, с которой все началось, и теперь звучала в его голове. Она стала более ритмичной, чуть более взрослой. Возможно, ее ритм задавали колеса и рельсы. И все равно она была об осени, которая никогда не уходит насовсем...
Гена налил водки и поглядел на Катю. Девушка сидела в своей обычной напряженной позе. Гена, наверное, возненавидел бы ее за этот вид, если бы не мелодия, громко звучащая у него в ушах. Эта мелодия заставляла любить всех, даже эту жеманную гимназистку, под маской которой, как подсказывал Генин опыт, сидела обычная сука, белая моль из нафталинового шкафа, увешанного мужиками. Он посмотрел на Катю долгим взглядом. За все время разговора, пока он неумело подбивал к ней клинья, ему еще не удалось посмотреть на нее так: тяжело, свободно и отчужденно. Она, почувствовав его взгляд, зябко повела плечами. И перевернула страницу.
– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
– спросил Гена...
* * * - Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
– спросила голосом Анюты пустая катушка из-под кабеля, лежащая плашмя.
К катушке тянулся незаметный провод от севшего, но живого автомобильного аккумулятора. И катушка, и аккумулятор жили где-то на обочине Свалки, в ее самом заброшенном месте. И никто не догадался бы, что одна из досок катушки может легко выниматься, а внутри катушки достаточно места для двух мальчишек и одной девчонки. Мало того. Ребята натащили туда кучу бесполезных, но уютных вещей: половину старого матраса, термос с чаем, пару довольно чистых чашек. У самого входа лежало оружие - трубки и заветный лук. А под потолком, в углу, висела лампочка от фонаря, прикрученная к проводу от аккумулятора. Словом, свет был. Плохой, неровный, но был. И в нем, под собственными угловатыми тенями, трое детей прятались от всего остального мира.
Серега достал сигарету, как будто это действие, которое он совершал первый раз в жизни, было для него обычным делом. Он не спешил отвечать на вопрос Анюты. Что же до Генки, то он вообще после истории у трансформаторной будки стал стесняться Анюты и предоставил Серому всю инициативу. А сама Анюта приклеилась к мальчишкам, как банный лист, и ходила за ними следом, бросив всех своих подруг. Вот так.
Серега не спеша размял сырую "Приму" и потянулся за спичками. Гена и Аня смотрели на него с удивлением, но старались не подавать виду.
– Когда вырасту?..
– задумчиво переспросил он.
– Надо подумать.
Резко чиркнул спичкой по коробку и, провожаемый завистливыми взглядами, поднес спичку к сигарете. Пока горела спичка, света внутри катушки стало больше. Потом Серега затянулся, кашлянул и выдохнул дым изо рта.
– Не знаю.
– веско сказал он.
– Кем получится.
– А кем получится?
– спросила Анюта.
– Кем ни будь да получится. Может, детективом буду. Как Шерлок Холмс.
– Ух ты.
– восхитилась Анюта.
– А Генка, значит, доктором? Доктором Ватсоном? Да, Ген?
– Да ну их, докторов. Возятся со всякими кишками - сказал Генка.
– Да, - сказал Серый, затянувшись, - Это работа не для Генки. Он в ветеринарке чуть в обморок не упал, когда Ваську резали.
– А ты не заливай. Тебя там не было.
– Сам же рассказывал.
– Да ладно тебе. Уже и кота пожалеть нельзя.
– Льзя или нельзя, но в доктора тебя не возьмут.
– Ничего. Обойдусь. Дай, что ли, затянуться?..
– Ты же не куришь!
– Ты, можно подумать, куришь.
– И мне, - сказала Анюта.
– Девчонкам нельзя, - авторитетно сказал Серега.
– У вас от этого детей не бывает.
– А мне и не нужны, - сказала Анюта.
– Еще чего не хватало!
– Вырастешь - захочешь.
– Ну, нет.
– Все хотят, когда вырастают. И замуж тоже.
– Ага. Щас!
– Анюта сделала костлявый кукиш и поднесла к самому серегиному носу.
– Вот тебе замуж.
– Нужна ты мне больно, - Серый выдохнул дым прямо на Анютину фигу.
– Ладно вам, - сказал Генка.
– Давай сигарету.
– И мне, - сказала Аня.
– Ну, держите, - Сергей передал Анюте сигарету, не сумев скрыть облегчения по поводу того, что ее не нужно докуривать.
Анюта взяла сигарету поудобнее, между указательным и средним пальцами, и отставила мизинец. Так курила одна барышня в кино. Она затянулась, набрала полный рот дыма и не спеша выдохнула его длинным красивым конусом. Серый хмыкнул презрительно.
– Так не курят. Это ты балуешься.
– Да? А как курят?
– Надо набрать полный рот дыма, а потом его вдохнуть внутрь. И только потом выдыхать.
– Да?
– Анюта казалась озадаченной. Такой способ курения ей не очень понравился.
– А ты как думала? Только так.
– Ну и ладно. Подумаешь!