Однажды в СССР
Шрифт:
Все эти задачи нужно решать. Он больше не сомневался, надо ему это или нет, он вошёл в азарт – теперь деньги стали как очки в боксе: у кого больше, тот и победил. А честолюбия ему не занимать. Нет, его не интересовала или, не нужно лукавить, почти не интересовала потребительская функция денег, то есть то, что на них можно было купить: модные шмотки, вкусную жрачку, такси, рестораны и всё такое, – от всего этого отчётливо шёл вонючий душок, и он решил для себя не поддаваться искусам, во всяком случае сильно их ограничивать. Но вот вторая, основная функция денег, а именно мера стоимости, оказалась крайне привлекательной.
Всё просто: чем больше у тебя денег, тем успешнее ты в жизни. Да, это капиталистический подход, зато простой и понятный. И общество в стране развитого социализма, как ни удивительно, вполне принимало такую постановку вопроса – и встречали по одёжке,
В качестве внутренней индульгенции он вспоминал как-то рассказанную мамой историю своего прадеда. Тот был кулаком – самым богатым в деревне человеком, имел мельницу, много скотины, справный дом, причём мама говорила об этом без осуждения, как бы даже внутренне гордясь. А ещё у прадеда было одиннадцать детей, шестеро старших – мальчики подряд, и все работали. Батраков, конечно, тоже имели, но работать умели и любили. Мелочь подрастала. Тут грянула революция, а за ней раскулачивание. Вот это место Ромка тогда воспринял крайне болезненно, даже комок к горлу подкатил: с одной стороны, он верил в идеалы революции, с другой – трагическая судьба семьи. Своя кровь как-никак. Мама тоже отвернулась, рассказывая, и голос у неё прерывался. Прадеда раскулачили первым. А означало это следующее: его вместе со старшими сыновьями сослали в Сибирь, мельницу и скот отобрали. Это было осенью. А зимой забрали всё зерно и сняли железную крышу с дома. А на дворе январь и минус двадцать. За зиму пятеро младших умерли один за другим, мать, его прабабка, сошла с ума, ходила по деревне в одной сорочке в любую погоду и искала детей. До Сибири вести шли долго. А когда дошли, прадед умер на месте от разрыва сердца, хоть был ещё крепким мужиком. Двое старших сыновей бежали из ссылки и добрались до родного села. А там поймали председателя сельсовета, который приказал снимать крышу, и три часа щекотали на площади перед сельсоветом, пока тот не помер от колик. На суде не смогли доказать убийство: все сельчане клялись и божились, что председатель всё время смеялся, а потом возьми и помри. В итоге добавили по трёшнику только за побег.
Один из братьев был его дедом. Он погиб в войну, испытывая химическое оружие. А мама, рассказывая про него, всегда добавляла, что деда в деревне прозвали «купи-продай» – за склонность к коммерции. Выходит, это дедовы гены проснулись в нём, преодолев вдалбливаемые с детства идеологические установки, и прежде всего основной теоретический принцип социализма: «От каждого – по способностям, каждому – по труду». А ему больше по душе оказался даже не капиталистический, а уже коммунистический лозунг: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Ведь именно так можно интерпретировать его теперешний подход к жизни. Имеются в виду осознанные потребности, ну так он их и осознал. И чья вина, что они оказались высокими? Он тоже готов платить сполна – отдавать по способностям. А вот насколько высоки они, и предстояло проверить в жизни, делом доказав своё право получать больше и, соответственно, считаться круче. Для этого нужно было решить ряд задач, прежде всего создав надёжную конструкцию в бизнесе, где его роль сводилась бы к координации действий.
– Пошли в тридцать девятую. Там у Юльки день рождения, они попросили шкаф передвинуть, ну и покормят.
– Мне заниматься надо…
– Ну тогда помоги шкаф двинуть, а пожру я и без тебя.
– Вот зачем ты это сказал? Сразу жрать захотелось… А сколько ей исполнилось?
– Восемнадцать. Или девятнадцать. Я не знаю. Вот бы трахнуть. Я ей уже сколько раз предлагал зайти музыку послушать. Ни в какую. Недотрога. Наверное, целка ещё. У неё такие ножки классные. Да и мордашка симпотная. Может, сегодня выпьет – и получится?
– Слушай, тебе не стыдно? Ты же её соседку Вальку на прошлой неделе трахнул. Она тоже там будет.
– Ну и что? Что я теперь, жениться должен? Она получила удовольствие, я получил удовольствие. Трахнулись и разбежались. Слушай, погуляешь немножко, если я Юльку приведу?
– Да пошёл ты на хер! Я уже зае…лся гулять.
– Ну и ладно. Не хочешь – как хочешь. Я же только спросил. Пойдём шкаф двинем.
Ромка злобно покосился на товарища, но долго злиться на того не получалось, таким неподдельно простодушным выглядел,
– Ладно, пошли.
В тридцать девятой, как обычно, проживали три девушки, но, когда ребята зашли, туда набилось не меньше десятка. Шкаф перегораживал комнату пополам, чтобы в обычной жизни отделять условную спальню от условной гостиной, она же столовая, она же прихожая. Сейчас же он был явно лишним предметом интерьера, мешая всем разместиться в принципе. Основательный и тяжёлый сам по себе, шкаф, кроме того, был забит вещами под завязку, храня в своей утробе всё имущество трёх юных созданий, которые выходили из ситуации недостатка нарядов, нося их по очереди. Конечно, всем скопом девочки могли его передвинуть и сами, но это же отличный повод пригласить единственно возможных мужчин на праздник, чтобы было кому бутылки открыть и налить. Хотя бы поначалу. Ну и вообще – как-то грустно без мужчин. Что же это за гулянка? Так, бабские посиделки какие-то. Мужчины, правда, в наличии имелись не очень форматные. Во-первых, сильно молодые, во-вторых, один чересчур наглый – не отобьёшься, а второй чересчур стеснительный – самим инициативу проявлять нужно. Не поймёшь, что с ними делать. Ну ладно, на безрыбье, как говорится…
Только зашли, Олег сразу зачастил тенорком:
– Привет, красавицы! Как вы тут, уже соскучились? А где наша именинница? Ух ты ж моя прелесть, дай поцелую! – и сразу полез обниматься, норовя поцеловать мгновенно зардевшуюся девушку в губы или куда дотянется – всяко хорошо.
Не все могли выдержать такой напор. Вот и хорошенькая скромная Юлька растерялась и не знала, как себя вести, неумело сопротивляясь и мучительно отворачивая лицо от юркого прохиндея. Ромке неудобно было даже наблюдать за происходящим, наверное, как и большинству из присутствующих. Это напоминало сцену из «Мухи-цокотухи», когда паук чуть не утащил именинницу в разгар празднества на глазах смешавшихся гостей. В этот раз в роли спасителя-комарика выступила боевая Юлькина соседка Дашка:
– Уймись, Огородников, давай шкаф двигай!
– А что я? Я ничего, только поздравить именинницу хотел, – тут же послушно отстал от девушки Олег и суетливо заметался перед шкафом. – Так, куда двигаем? Место освободили? Раз-два, взяли!
– Подожди, не тараторь, – снова перебила его основательная Дашка и, указывая на накрытый стол, обратилась к Ромке: – Ром, сначала аккуратно стол отодвиньте в угол. Шкаф на его место. А стол потом на середину.
Взялись, подняли, перенесли, поставили. Ромка не мог оторвать взгляд от переносимого стола – так аппетитно выглядели разнообразные закуски. Девчонки в общаге были самостоятельные и готовили здорово. Прямо перед носом в тяжёлой горке оливье сквозь аппетитный слой майонеза влажно блестели зелёный горошек и солёные огурчики вперемешку с матовыми кусочками варёной картошки, морковки и свежайшей докторской – наверняка кто-то из девчонок только что принёс со смены из вечернего завоза. Желудок предательски сжался и заурчал что-то невразумительное на предмет, что неплохо бы этого салатика отведать: так ли он хорош, как выглядит?
– Так, теперь шкаф. Девчонки, подвиньтесь. Мальчики, взяли. Олег, приподними свой край, весь пол обдерёшь. Так хорошо. Всё, ставим. Отлично. Теперь стол обратно.
А вот селёдочка под шубой. Эту селёдку Дашка наверняка сама отбирала. Она в рыбном стоит. Вон руки какие красные до локтя. Попробуй целый день голыми руками полазай в огромную бочку с ледяным солёным раствором за этой самой селёдкой. Зато можно не сомневаться, что в этой хрустальной салатнице самая жирная и вкусная рыбка. Блин, слюнки текут.