Одно чудо на всю жизнь
Шрифт:
— Вилли! — позвал Мокрый. — Подь сюда на минутку!
— Я тебя слушаю, — внимательные серые глаза, гладкий голос. Именно так — гладкий. А у всех остальных пацанов в бригаде — голоса шершавые, как необструганная доска. Ещё гладкие голоса бывают у дикторов в телевизоре.
— Ты вот что скажи, Вилли. Как тебя по правде-то звать? Ну, сначала. Как ты Старшему Лису говорил? Уильям?
— Нет, Уильям — это уже сам Генрих придумал. По созвучию. А Вилли — сокращенное от Уильям.
— Ну, а на самом-то деле, блин, как?! — теряя терпение, переспросил Мокрый. Гладкий Виллин голос раздражал его до бескрайности. Хотелось дать в нос,
— На самом деле меня зовут Уи. Но вам, по-видимому, не очень удобно это произносить. Сочетание двух гласных звуков…
Не говоря ни слова, Мокрый отвернулся и пошёл, почти побежал прочь, сжимая кулаки.
— Молодцы, Герасим и Валька! — донеслось сзади. — Продолжаем, мальчики, продолжаем!
Мокрый грязно выругался и вытер снова выступившие сопли ладонью.
— Лис, у меня для тебя сказка [65] есть.
— Какая сказка, говори.
65
Сказка — здесь: разговор.
— Скажу. Только ты мне сперва пообещай: если сказка стоящая, то и ты мою просьбу выполнишь.
— Ты что, сопливый, шантажировать меня надумал? — вид и лицо Старшего Лиса не предвещали ничего хорошего. Однако Мокрый, вопреки всему, не дрогнул.
— Нет, я того слова не знаю. Я торгуюсь. Продать ту сказку хочу.
— Ну ладно, — Лис усмехнулся, остывая. В самом деле, по законам того мира, где они живут, Мокрый ведёт себя правильно. Всё покупается и всё продаётся. Не он так устроил, чего ж на него за это наезжать? — Покажи товар, там решим.
— Ну так что, если товар стоящий, уважишь просьбу-то? — мальчик упрямо стоял на своём.
— Говори просьбу, — сообразил Старший Лис.
— Позволь Кролику вернуться. Пропадёт он. Сядет на наркоту, сдохнет быстро. У него же папаня наркот был…
— Не знал. Так он же и так… — Генка скрывал это даже от себя, но где-то в глубине души был рад, что Мокрый просит за Братца Кролика.
— Не, он не сидит. Не сидит, я знаю. Он правду говорил, компанию поддержать, чтоб за своего, и ещё раз позвали. А колёса — это он нам с Вонючкой принёс, побаловаться. Дают задарма, кто ж не возьмёт? А сам он — нет, только травку или марафет редко, когда угостят, он же понимает, что ему нельзя, он же сын наркота…
— Да и вяжется он со всякой швалью. Кенты, друганы… Даёт им… Пусть бы при них и жил…
— При них он сдохнет, ты ж сам знаешь. Что им Братец Кролик? А что даёт, так это ж он бабки на сеструх зарабатывает, не себе ж, всё туда несёт…
— На сеструх?
— Ну. У него в посёлке мамка пьяница и две сеструхи маленькие. Одной пять, другой три годика. Он мамке-то денег не даёт, всё одно пропьёт, а сеструхам еду покупает, шмотки, игрушки… И бабке-соседке оставляет, чтоб она их кормила, когда мамка в запое себя забудет. Это не брехня, я знаю, я сам с ним туда ходил, всё как есть видал. И Вонючка видал, у него спроси, коли мне не веришь… С наших-то дел всё в общий котёл идёт, а то, что он на стороне заработает, — туда.
— Я не знал, — снова сказал Генка и надолго задумался. — Ладно, говори свою сказку…
Мокрый
— Мы тут намедни с питерскими в поезде разбор имели, — начал Мокрый. — Два пацана, две мочалки. Маленькие ещё. Когда мы в вагон вошли, пацаны писали что-то, вроде задачки школьные решали, а девчонки балаболили промеж собой. И вот одна другой говорит: «Аи сказала… Аи думает… А что Аи скажет?» — Вот я и подумал: нашего-то Вилли раньше Уи звали… А сеструху его, которую мы ищем, — как? Не Аи ли? Больно уж имя чудное. На слух ложится…
— Так зачем же вы, идиоты, в драку-то с ними полезли?! — не сдержавшись, заорал Генка. — Надо ж было расспросить их осторожно или хоть подслушать! Проследить, куда едут! Узнать, откуда едут! Хоть билеты у них отобрать. Имена-фамилии по тетрадкам узнать, где учатся…
— Да мы и хотели, — Мокрый смущённо шмыгнул носом. — Вот как ты говоришь. Так и думали. Но как-то так всё получилось… Менты поездные пришли, пришлось тикать…
— Идиоты! Ублюдки кретинские! Придурки недоделанные!.. — некоторое время Старший Лис, который вообще-то не любил матюгов и других ругательств, выпускал пар. Мокрый стоял перед ним и глядел в пол. Наконец Генка более-менее успокоился. — Значит, так. Найдите мне этих ребят, хоть из-под земли достаньте. В лицо вы их видели, у ментов их имена-фамилии наверняка остались. В общем, как хотите, так и делайте, а чтоб нашли. Найдёшь — пусть Кролик обратно возвертается. Но чтоб без фокусов.
На крыльце Мокрого ждал Шатун. Молча протянул раскуренную папиросу, заглянул в лицо.
— То самое, — уныло протянул Мокрый и длинно, замысловато выругался. Шатун восхищённо закатил глаза. Сам он ругался просто, по-деревенски. — Найди, говорит, хоть из-под земли. Фамилии, говорит, надо было узнать… Школу, тетрадки… Тогда Братца Кролика назад можно… В ментовке, грит, знают. А что у меня в ментовке — сват, брат?
— Мокрый, а ведь я книжку-то и тетрадку ихнюю забрал. Когда все побегли, я схватил и тоже побег, — вдруг сказал Шатун. — Хорошая книжка. Очень интересная. Про привидение на болоте, как оно детей жрало. Жуть!
— Где?! — Мокрый не сразу уловил смысл слов Шатуна, слушал вполуха, курил. Когда понял, подскочил на сырой ступеньке. — Где она?!
— Книжка-то? Её щас Буряк читает. Я-то сам плохо могу, медленно, он мне и Косому обещал сегодня вечером почитать…
— Тетрадка где?!
— А! Тетрадка? Тетрадка валяется где-то. Я её заодно прихватил. Вроде Герасим взял… Я отдал — мне на что? Я писем никому не пишу…
Мокрый вскочил и рысцой побежал к бане, раздумывая на ходу, как будет объяснять Герасиму про тетрадку и, главное, как разберёт его ответ.
— Сёмка, ты мне помочь можешь? — Ёська смотрел на мальчика снизу вверх. — Если не можешь, тоже ничего, только ты сразу скажи. Чтоб я не ждал.
— Скажу. Если ты скажешь, чего тебе надо, — Сёмка уже уяснил для себя положение дел в бригаде. Главный — Старший Лис, человек странный и жестокий, но им, в свою очередь, как хочет вертит Младший Лис — рыхлый, пухлый, бесцветный, но вроде бы не озверевший, как Старший, и по своим годам умный. В результате получается, что подстраиваться надо под Младшего. Большой Лис — не в счёт, но злить его тоже не следует. Хотя он, кажется, и злиться-то не умеет. Это Сёмка хорошо понимает, у него у самого дома Люша такая…