Однокурсники

Сигал Эрик

*****

Джордж Келлер вполне мог бы работать в Музее современного искусства. Каждое утро на протяжении последних четырех лет, а если точнее — с первого понедельника сентября 1963 года, когда отмечался День труда, он направлялся в здание «Рокфеллер Плаза», 30, в нью-йоркском Сити, где, пройдя через различные процедуры по обеспечению безопасности, садился в лифт и в итоге оказывался на пятьдесят шестом этаже. Здесь он обычно входил в широкую дверь, на которой висела простая табличка с надписью «Комната 5600».

По пути к своему роскошному офису он шагал по коридорам, стены которых были увешаны бесчисленными

картинами Ренуара, Пикассо, Сезанна и Ван Гога. Не говоря уже о том, что повсюду стояли скульптуры, не менее бесценные, чем живописные холсты. А все потому, что он находился в сердце одной из самых лучших в мире частных коллекций произведений изобразительного искусства.

Именно на этой почти заоблачной высоте у губернатора Нельсона Рокфеллера и его братьев был собственный оперативный центр, где изучались и прорабатывались различные направления деятельности, представляющие для них интерес, как то: попечительство, благотворительность, политика и всевозможные сочетания этих трех составляющих.

По рекомендации Генри Киссинджера Джорджа взяли в штат — писать для губернатора докладные записки о международном положении. Генри так охарактеризовал эту работу: «Ты будешь закладывать фундамент для международной политики будущего президентства Рокфеллера».

Если у Джорджа и были сомнения по поводу ухода из Гарварда, то они улетучились, когда он узнал, что меньше чем через год после окончания учебы его оклад не уступает тому, что зарабатывает штатный профессор университета.

У него не было недостатка в интересных предложениях. Из года в год он участвовал в организации летнего Гарвардского международного семинара, и с каждым разом круг его обязанностей все возрастал — по мере того, как росло к нему доверие Киссинджера. Ко времени получения ученой степени доктора философии он уже на равных участвовал в издании сборника «Confluence» («Слияние»), в котором публиковались самые важные материалы семинара.

Генри рьяно поддерживал своего протеже и всегда имел Джорджа в виду, строя собственные планы на дальнейшее продвижение. И делал он это не из-за слепой любви. Джордж, несомненно, был ему полезен — как своими блестящими познаниями, так и врожденными дипломатическими способностями. Это был если не союз равных по уровню людей, то, по крайней мере, их настоящее сотрудничество.

Естественно, в Гарварде очень хотели, чтобы Джордж продолжал работать в университете. Декан факультета даже звонил Киссинджеру, чтобы поговорить с ним и проконсультироваться, как можно уговорить молодого ученого остаться на должности преподавателя. Тот в разговоре заявил, что переубедить Джорджа будет очень трудно, поскольку он человек упрямый.

— Думаю, цель его устремлений находится в Вашингтоне, а не в Кембридже, — предположил Генри. — Но я постараюсь сделать что смогу.

Киссинджер не стал чрезмерно усердствовать, уговаривая Джорджа остаться в Гарварде. Ему ведь и самому нужны солдаты, чтобы комплектовать передовой отряд для собственной карьеры. Следовательно, устроив Джорджа к своим давнишним покровителям, Рокфеллерам, он заполучил его себе в союзники, чтобы рассчитывать на него в «реальном мире».

В июне 1963 года Джордж Келлер не только получил ученую степень, но и — что, вероятно, еще важнее — присягнул на верность Конституции Соединенных Штатов. Таким образом, он официально стал гордым и патриотичным американцем.

Получив гражданство, он приобрел нечто вроде запоздалого свидетельства о рождении. К этому времени он не только

обезопасил свое будущее, но и фактически похоронил свое прошлое.

Все было так, словно он никогда не был венгром. И у него никогда не было ни матери с отцом. Ни сестры. Ни невесты Аники. Лишь однажды за все это время ему приснился кошмар о том, как он заблудился в слепящей снежной буре и никак не мог найти дорогу домой. Он даже сознательно избегал читать венгерскую прессу, если в этом не было крайней необходимости. Он был похож на Афину из греческой мифологии, вышедшую из головы Зевса в полный рост и во всеоружии. Только в случае с Джорджем его создателем был Генри Киссинджер.

Таким образом, Джордж Келлер начал свою карьеру в Нью-Йорке — для кого-то самом замечательном городе мира. Но он считал этот город всего лишь предместьем Вашингтона.

При выборе для себя нового гардероба он руководствовался главным принципом, основанным на его личной теории: если костюм сшит портным, то он лучше уже по определению. Узнав, кто был портным у недавнего президента Кеннеди, он заказал у него несколько костюмов — и все разного цвета.

Между прочим, он при каждом удобном случае склонял на свою сторону знакомых и друзей, убеждая их шить на заказ. Он, бывало, даже ворчал на Эндрю, с которым встречался иногда за обедом или во время игры в сквош в нью-йоркском Гарвард-клубе:

— Элиот, ты удивляешь меня до глубины души. Почему ты до сих пор покупаешь костюмы, а не заказываешь у портного? В конце концов, ты же многообещающий банкир.

— Я всего лишь стажер, — дружелюбно возражал его однокурсник. — Кроме того, нас, уроженцев Новой Англии, с детства приучали к бережливости.

Эндрю никогда не рассказывал, что двумя годами раньше, по достижении им двадцати пяти лет, он получил право пользования несколькими миллионами долларов своего трастового фонда. Впрочем, Джордж, со свойственным ему тактом, ни о чем и не спрашивал.

Работа у Рокфеллеров давала и другие преимущества. К примеру, доступ к билетам на концерты и в театр, которые обычно не купить ни за какие деньги. Не говоря уже о тех привлекательных и миловидных девушках, которые, как и он, тоже работали в «Комнате 5600».

Джордж пользовался всеми этими возможностями с огромным энтузиазмом. Он получал удовольствие, посещая блистательные премьеры оперных или балетных спектаклей, а также присутствуя на важнейших событиях театральной жизни города. Когда Фонтейн и Нуриев танцевали балет «Лебединое озеро», впервые поставленный молодым русским танцовщиком в Америке, у него был пригласительный билет. А в тот вечер, когда Дэнни Росси играл с Нью-Йоркским филармоническим оркестром Второй фортепианный концерт Бартока, Джордж сидел в ложе семьи Рокфеллеров рядом с очаровательной красавицей Салли Бэйтс, помощницей губернатора по городским делам.

Когда Дэнни вышел на сцену, Джордж не удержался и шепнул Салли:

— Надо же, все такие родные мне люди. Барток — венгр. А Росси — гарвардец. Мы с ним учились на одном курсе.

— Ты знаком с ним лично? — изумленно спросила она.

— Мы оба жили в «Элиот-хаусе», — уклончиво ответил Джордж.

— О, как интересно. А может, мы после концерта сходим к нему за кулисы и ты нас познакомишь?

— Мм, по-моему, не стоит, — как можно более учтиво сказал он, идя на попятный. — Я хочу сказать, Дэнни после выступлений всегда как выжатый лимон. Давай как-нибудь в другой раз.