Однокурсники
Шрифт:
— Да уж. К тому же я подозреваю, что бостонские критики в каком-то смысле снобы. Надо подождать — посмотрим, что скажет «Вэрайети». Это единственное мнение, которому я доверяю.
Как известно, «Вэрайети» — уважаемое издание в мире шоу-бизнеса, оно выражает неприкрытую правду в своей манере, которую ни с чем не спутаешь. И, судя по заголовку «Нет причин для радости», это был абсолютный разгром.
Дэнни быстро пробежал глазами статью, пропуская неодобрительные комментарии о текстах
«Что касается выбора музыкальных тем, Росси, очевидно, находится не в своей стихии. Он будто пишет шум, а не мелодии. Его материал явно не поддается пению. У него, похоже, аллергия на мелодичную музыку, что, наверное, очень модно в его эстетских кругах, но вряд ли это обстоятельство подвигнет среднего зрителя давиться у билетных касс.
Одним словом, над «Манхэттенской Одиссеей» предстоит еще хорошенько поработать, прежде чем показывать ее на главной сцене».
Сидя в тиши своих апартаментов, в роскошной обстановке отеля «Риц», Дэнни то и дело перечитывал эту рецензию, не веря собственным глазам.
Почему все критики так злобно настроены? Ведь эта музыка — лучшее из всего, что он написал. Он был в этом уверен. По крайней мере, до настоящего времени.
В дверь постучали. Он мельком взглянул на часы. Двадцать минут пополуночи. Сразу вспомнились слова его нью-йоркских друзей, что, когда спектакль прокатывается по городам и весям, тут уж не до отдыха. Это как в родильном отделении больницы: неважно, день на дворе стоит или ночь.
На сей раз его ночным посетителем был Эдгар Уолдорф, и вид у продюсера был уже не такой восторженный.
— Я не разбудил тебя, Дэн?
— Нет, я как раз собирался выпрыгнуть в окно.
— Значит, ты видел «Вэрайети»?
— Да уж.
Эдгар плюхнулся в кресло и изобразил тяжкий вздох.
— Знаешь, Дэн, у нас неприятности.
— Эдгар, мне известно, что у нас проблемы. Но на то и существуют пробные спектакли, разве не так?
— Стюарта нужно заменить, — тут же ответил он. — То есть он, конечно, очень большой талант, огромный талант. Но слишком неопытен. И он никогда не работал в условиях, когда к тебе пристают с ножом к горлу, как сейчас.
Дэнни не знал, что сказать. Его друга и университетского однокашника — прекрасного и умнейшего писателя — собираются уволить без долгих рассуждений.
Он молча подумал немного, а потом тихо сказал:
— Он очень чувствительный парень, это его убьет…
— Нет, — ответил продюсер. — Он уже большой мальчик. И обязательно напишет что-нибудь — в другой раз. А когда мы спасем представление, он получит авторский гонорар, чтобы жить потом припеваючи. Но сейчас нам нужна скорая помощь в лице доктора — того, кто пишет хорошо, смешно и, главное, быстро.
— Ну и кто же у вас на уме? — спросил Дэнни, с ужасом думая о том, что придется переделывать изысканные диалоги Стюарта.
— Моя жена собирается звонить в Нью-Йорк, чтобы узнать, кто нам подойдет.
— Но Стюарт остается автором текстов песен…
— Кто его знает, может, и здесь нам надо будет поработать, — отметил Эдгар дрогнувшим от неловкости голосом. И тут же добавил: — Стю возвращается в Нью-Йорк. Я не хочу, чтобы он писал тексты для песен.
— Проклятье, Эдгар, еще не хватало, чтобы я сообщал ему об этом! Тебе не кажется, что это бесчеловечно?
— Это не я бесчеловечный, Дэн, а наш бизнес. На Бродвее все очень строго: либо пан, либо пропал, либо один вечер провала, либо десять лет успеха! Это же война, будь она неладна, между артистами и газетой «Нью-Йорк таймс»!
— Ладно, ладно, я все понял, — согласился Дэнни. — Но кто же будет работать со мной над текстами?
Эдгар сделал неестественно глубокий вздох, словно весь огромный гостиничный номер превратился в кислородную палатку. Он заерзал, схватился за сердце и самым медоточивым, бархатным баритоном произнес:
— Дэниел, о музыке нам тоже надо поговорить.
— А с ней что не так?
— Она великолепная, потрясающая, необыкновенная. Ну, может быть, чересчур необыкновенная.
— В каком смысле?
— Видишь ли, не все люди смогут оценить такое высокое качество. Ты же читал отзывы.
«О нет, — подумал Дэнни Росси, — только не это. Неужели он и меня собирается уволить!»
— Нам нужно несколько песен, — объяснял Эдгар. — Ну, ты понимаешь — мелодий.
— Я читал «Вэрайети», Эдгар. Я обязательно упрощу весь материал. И напишу запоминающиеся мелодии.
Его охватил страх, и в голосе непроизвольно зазвучали просительные и даже умоляющие интонации.
— Дэнни, ты классический композитор. Как знать, может, ты вообще Моцарт наших дней!
Он ухватился за этот малоубедительный комплимент, чтобы воспользоваться им как оружием — ради собственного спасения.
— В том-то и дело, Эдгар. Моцарт мог писать в любом жанре — от заупокойной мессы до вариаций на тему детской песенки.
— Да, — ответил продюсер. — Но его уже нет в живых. И послушай меня, детка: тебе нужна помощь.
Наступила пугающая тишина. И что же этот невежда собирается предложить?
— Пойми, в этом нет ничего личного, Дэн. Все ради нашего представления. Мы сделаем так, чтобы спасти шоу. Слышал когда-нибудь о Леоне Ташкеняне?
И действительно, к своему неописуемому несчастью, Дэнни о нем слышал. Его друзьям из числа серьезных музыкантов Ташкенян был известен как «Трэшкенян». Дешевый поденщик, жалкий штамповщик безвкусных музыкальных поделок!