Офицеры и джентльмены
Шрифт:
Брак людей, на свадьбе которых они встретились, оказался непродолжительным. Он прекратился необычно ранним разводом. Людович такой, каким он теперь стал, оказался единственным результатом этого союза.
Было около пяти часов вечера. В пять тридцать аббатство закрывалось на ночь. Полиция уже заворачивала обратно последних, становившихся в очередь, предупреждая: «Сегодня в собор не попадете. Приходите завтра утром пораньше». Люди покорно скрывались в темноте, чтобы пристроиться к какому-нибудь хвосту в другом месте.
Майор Людович направился прямо к входу в аббатство, вперив
— Э-э, одну минутку, сэр. Куда вы направляетесь?
— Ммм… дар короля… этим… э-э… русским… гм… мне сказали… его показывают здесь.
— Придется встать в очередь. Многие пришли раньше вас, сэр.
Людович свободно владел двумя манерами разговора. Одну из них — офицерскую — он испробовал, теперь прибегнул к солдатской:
— Ну чего ты петушишься, приятель, я здесь на такой же службе, как и ты.
Ошарашенный полисмен отступил в сторону и позволил Людовичу пройти.
Внутри аббатства, казалось, уже наступила ночь. Свет через окна не проникал. Путь входившим освещали две свечи; посетителей впускали группами по двадцать человек. Попав внутрь храма, они проходили вперед группой, а затем, но мере приближения к мечу, выстраивались в затылок. Они не знали, как вести себя по этикету, чтобы выразить свое благоговение. Люди нерешительно приостанавливались, пристально всматривались, тихо перешептывались и проходили к выходу. Людович оказался самым рослым из присутствующих. Поверх голов он увидел яркую полоску клинка. Фуражку и стек он держал за спиной и внимательно смотрел вперед. Все здесь представляло для него особый интерес, но, когда он приблизился к мечу и Попробовал задержаться, на него молча, без раздражения, не толкаясь, нажали и так же молча втиснули в эту ничего не замечающую, безмолвную процессию, утверждавшую свое право на равную долю всего того, что, как они верили, олицетворяло это оружие. У него не было времени рассмотреть все подробно. Он мельком различил острое лезвие, скромный орнамент, более роскошные ножны; затем толпа повлекла его дальше и вынесла наружу. Не прошло и пяти минут, как он снова оказался в одиночестве в сгущавшемся тумане.
В пять тридцать у Людовича было назначено свидание с сэром Ральфом. Теперь он должен был встречаться с ним по предварительной договоренности. Они больше не поддерживали прежних непринужденных отношений, однако связи с сэром Ральфом Людович не терял. В своем изменившемся и теперь высоком положении Людович не нуждался в деньгах, однако имелись другие соображения, в интересах которых их старая связь могла пригодиться. О каждом своем приезде в Лондон он извещал сэра Ральфа, и они встречались за чаем. Для обеда у сэра Ральфа имелись другие компаньоны.
Они встретились в старом условленном месте. В свое время у сэра Ральфа был дом на Ганновер-терэс и интимное убежище на Ибьюри-стрит — комнаты над магазином, напоминавшие роскошную берлогу студента последнего курса; убежище это составляло тайну, известную едва ли пятидесяти лицам. Теперь эти комнаты стали его домом. Он перевез сюда менее громоздкие предметы своей обстановки, однако не намного больше людей, возможно, даже меньше, чем в старые времена, знали туда дорогу.
Людович прошел по Виктория-стрит, пересек бесформенное расширение в конце улицы и подошел к знакомой двери одновременно с хозяином. Сэр Ральф открыл дверь и пропустил Людовича вперед. Он никогда не испытывал недостатка в преданных слугах.
— Миссис
На площадке лестницы показалась его экономка. Она знавала Людовича в прежние времена.
— Чай, — сказал Ральф, вручая ей небольшой сверток. — «Лэпсэнг Сучонг», полфунта. Добыт путем обмена на одном из неизвестных мне восточных рынков. Но чай отличный. В штабе у меня есть друг, который иногда достает его для меня. Чай надо расходовать поэкономнее, миссис Эмбьюри, но для майора, пожалуй, можно заварить покрепче.
Они поднялись наверх и уселись в гостиной.
— Ты, несомненно, хочешь услышать мое мнение о твоих эссе.
— Я хочу услышать мнение Эверарда Спрюса.
— Да, да, конечно, я заслужил этот небольшой выговор. Ну что ж, приготовься к хорошей новости: Эверард восхищен ими и хочет опубликовать их в «Севайвэле». Он согласен дать их анонимными. Единственное, что ему не нравится, — это название.
— Эссе [78] , — сказал Людович. — Знаете ли вы, как называют нашу эмблему? — Он постучал ногтем по эмблеме на лацкане своей форменной тужурки. — Педик, сидящий на своих лаврах.
78
Непереводимая игра слов: французское «pensee» (эссе) и английское «pansy» (жарг. гомосексуалист) произносятся почти одинаково.
— Да, да. Очень метко. Я уже слышал эту остроумную шутку. Нет, Эверард считает это название старомодным. Он предлагает назвать «Путевые заметки» или как-нибудь в этом роде.
— Это не имеет значения.
— Совершенно верно. Но он определенно заинтересовался тобой. Хочет познакомиться. Фактически я предварительно принял за тебя приглашение на сегодняшний вечер. Сам я, увы, не смогу представить тебя. Но тебя там ждут. Адрес я дам. А ко мне сюда придет другой посетитель.
— Кудрявый?
— В штабе его зовут Сузи. Нет, не он. Сузи — милый мальчик и несгибаемый член партии, но он несколько серьезен для этого. Я отправил его на собрание. Нет, я ожидаю очень смышленого молодого американца по фамилии Пэдфилд. Он офицер, как и ты.
Миссис Эмбьюри принесла чай, и небольшая, загроможденная мебелью комната наполнилась ароматом.
— Боюсь, что не смогу предложить тебе закусить.
— Я достаточно смышлен, чтобы не приезжать в Лондон наедаться. Нас хорошо кормят там, где мы расквартированы. — Людович перенял офицерский тон у сэра Ральфа, но редко пользовался им, когда они оставались наедине. — Миссис Эмбьюри почему-то не очень общительна последнее время, правда?
— Это твой высокий чин. Она не знает, как держаться в твоем присутствии. Ну, а как ты? Где побывал сегодня?
— Перед приходом сюда я ходил в аббатство посмотреть на меч.
— Ты, наверное, подобно другим, начинаешь ценить но достоинству достижения русских. Обычно ты не слишком разделял мои красные симпатии. Мы едва не поссорились однажды, помнишь? Из-за Испании.
— Там, на Ближнем Востоке, были испанцы — настоящие подонки… — Людович оборвал фразу, вспомнив то, о чем решительно старался забыть. — Мой визит туда не имеет никакого отношения к политике. Этот меч является темой еженедельного литературного конкурса в «Тайм энд Тайдс» на сочинение сонета. Я решил, что, если взгляну на него, у меня могут возникнуть какие-нибудь идеи.