Огненная арена

Рыбин Валентин Федорович

В форме рядового, ровно через полчаса, появился Нестеров во дворе стрелкового батальона. Метревели сопровождал его по двору. Переполненный плац гудел от множества солдатских голосов, невозможно было понять — о чем пекутся военные. Нестеров вслед за Метревели поднялся на крыльцо казармы, оглядел толпящихся солдат и распорядился:

— Прежде всего, товарищи, следует удалить из казарм всех офицеров, выбрать командиров из числа бастующих!

— Даешь своих командиров! — донеслось из толпы.

— Братцы, за мной! Пущай офицеры сдадут оружие и идут по домам!

Солдаты направились к штабу и тотчас разоружили командный состав. Тут же были избраны командиры, В числе первых был

избран Метревели. Ясон тотчас приказал немедля взять из пирамиды винтовки и следовать за ним к вокзалу, где уже собрались солдаты других воинских частей… К полудню весть о возмущении асхабадских стрелков разнеслась по всему гарнизону. К бастующим при. соединились солдаты 3-го батальона и 3-я железнодорожная рота. Забастовщики сообщили о начале восстания асхабадского гарнизона по всей линии Среднеазиатской железной дороги. Огромная масса солдат, более тысячи человек, слившись на Анненковской в единый поток, вскоре заняла всю привокзальную площадь и перрон. Вновь, как в былые времена, угрожающе и призывно разнесся гудок, и несколько сотен деповцев, спеша через железнодорожные пути, ринулись к солдатам. Вновь появились заводилы в красных рубахах и с красными знаменами. И клич опять разнесся:

— Долой Государственную думу! Даешь Учреди» тельное собрание!

С группой служащих и жандармов вышел из Управления начальник дороги генерал-майор Ульянин. На сморщенном старческом личике гримаса разочарования:

— Ну что это, в самом деле, господа хорошие? Неужто так и не придет конец этим забастовкам?

Генерал прошел со свитой лишь до площади. Тут к нему бросилась целая толпа солдат с винтовками и, толкая, прогнала прочь.

Появились на конях Жалковский, новый начальник уезда полковник Петров и полицмейстер Еремеев. Ринулись в самую гущу народа, где Метревели громко зачитывал 30 параграфов требования к властям, а солдаты дружно скандировали: «принять!»

— Посторонись, посторонись, ребятушки! — взывал полицмейстер.

— Опомнитесь, солдаты и граждане, опомнитесь! — вторил ему полковник Петров.

Жалковский пробивался вперед, сидя в седле, с поднятой рукой, и тоже призывал разгневанную публику к совести. Но господам так и не удалось усовестить солдат. Когда ехавший первым Еремеев стал напирать на толпу, какой-то солдат снял фуражку и ударил ею по морде лошадь. Испуганная кобыла шарахнулась в сторону, затем заржала и «выкинула свечу». Полицмейстер едва не вывалился из седла. Кони двух других офицеров испуганно захрипели, попятились, приседая на задние ноги. А толпы солдат принялись улюлюкать, пока офицеры не повернули назад и не скрылись в зеленом коридоре Анненковской улицы.

Прошло еще с полчаса, и к площади приблизилась черная карета начальника области, генерал-майора Ко» саговского. Ее сопровождал эскорт конных казаков. Увидев вышедшего из коляски самого командующего, бунтовщики на какое-то время растерялись. А он, низенький и кривоногий, с длинными, как у обезьяны, руками, энергично пошел на солдат, расталкивая их, и остановился в центре площади. Бунтовщики, смущенные его натиском, расступились, образовав круг.

— Ну ще, служивые! Ще испужалися! — заговорил генерал. — Не бойтеся своего генерала! Я же для вас, для каждого, заместо отца родного, понимаете! А нукось подойдите ко мне поближе, побалакаем по-свойски. Поближе, поближе, родимые! Не кричать же мне на весь майдан! Я ж не забастовщик, я смирный, порядочный генерал и ваш родной отец!

— Ишь ты, ушлый-то какой! — донеслось из толпы, и солдаты дружно засмеялись. И тот же голос раздался вновь: — Отцом родным прикинулся! И кем только не станешь со страху-то?

— Ну, ладно, родимые, — чуть строже сказал Косаговский. — Позубоскалили —

и ладно. И хватит. И достаточно, так сказать. Давайте-ка послушайте старого солдата. Я ведь, коли хотите знать, свою службу государю и отечеству начинал с нижнего чина. Еще во времена Михал Дмитрича Скобелева. Так что все выкрутасы солдатские мне оченно понятны. Я пожаловал к вам сюда, чтобы объяснить: ваш поступок — тяжкое преступление, которое называется вооруженным бунтом, и является позором. Я уверен, что большинство из вас — верные слуги царя, и вовлечены в это преступление несколькими негодяями. Опомнитесь и вернитесь к честному исполнению своего долга. А я, родимые мои, беру на себя смелость ходатайствовать за вас перед военным министром и государем-императором, прося помилования и прощения. Это для меня будет удобно, ибо на днях я еду в Петербург.

— Выслушайте требования нижних чинов! — разнесся голос Нестерова. — Вы, господин генерал, даже не соизволили выслушать, что они требуют, а уже беретесь просить для них прощения и помилования!

— Ладно, родимые, говорите, я послушаю. Кто первый, начинайте, спрашивайте, отвечу вам, как отец родной.

— Вот вы приехали к нам и первым долгом ищите каких-то главарей, — сказал Метревели. — Вы ищите их, чтобы побыстрее арестовать и держать в тюрьме, как правительство держит семьдесят две тысячи славных борцов за свободу! Вы тоже готовы перестрелять нас, как это сделало правительство с нашими отцами и братьями, и делает теперь!

— Молчать! — крикнул генерал. — Молчать, приказываю! Отвечайте — какой иголкой вас укололи, что вы подняли бунт?

— Расстрелы и отправка нижних чинов в дисциплинарный батальон! — ответил Метревели. — Мы требуем их немедленного освобождения, кацо!

Солдаты дружно засмеялись: уж очень всем понравилось, что грузин назвал генерала «кацо». И тут же разнесся голос Нестерова:

— Товарищи, требуете ли вы освобождения арестованных?

— Требуем! — последовал дружный ответ. И все принялись хором скандировать: «Требуем! Требуем! Требуем!»

Косаговский пытался что-то говорить, кричал ревущей толпе, но голос его не был слышен. И он, озлобившись, плюнул, растер плевок сапогом и побежал к карете. Как только он уехал, сразу началась паника.

— Братцы, сейчас казаков пришлет! Расстреляют нас! — закричал какой-то солдат.

— Расстреляют всех, как ташкентцев! — подхватил второй.

— Братцы, у кого нет оружия — вооружайтесь!

Нижние чины железнодорожной роты, вышедшие на площадь без винтовок, кинулись в казарму, оттеснили дежурного, открыли замок на пирамиде и разобрали винтовки. Боеприпасы находились на складе, Солдаты схватили командира роты, отобрали у него ключи, кинулись на склад за патронами. Притащили цинковые коробки, разобрали обоймы с боевыми патронами. Тут же выскочили на площадь, готовые дать отпор правительственным казакам.

Но не за казаками отправился Косаговский. Приехав в штаб, он тотчас вызвал по прямому проводу генерал-губернатора Суботича и доложил о восстании солдат в Асхабаде.

— Деан Иваныч… Ваше превосходительство! Немедленно полк, а то и целую дивизию стрелков! Иначе несдобровать нам! Умоляю вас, Деан Иваныч. Если б смог сам справиться, сролу бы просить помощи не стал!

Суботич пообещал немедленно выслать подкрепление. И Косаговский, оторвавшись от телефонной трубки, закричал:

— Жалковский, мать вашу так! Чего вы топчетесь, как принцесса исфаганская?! Поднимайте на ноги всех полицейских, всех жандармов. Зачинщиков надо схватить! Разве не видели там, на площади! Солдат подстрекает какая-то незначительная банда социал-демократов. Ловите большевиков и прямо на виселицу! Будем судить своим судом!