Огненная кровь. Том 2
Шрифт:
Цинта взял бутылку, встряхнул тёмную жидкость, вытащил пробку и осторожно понюхав, произнёс:
— Не так давно, мой князь, тебя собирались убить, а меня едва не убили, и нас собираются убить снова! И теперь я чуть живой должен выпить какое-то ашуманское зелье, выкрасть невесту будущего верховного джарта и бежать ночью в квартал жутких колдунов, куда в здравом уме и днём бы не зашёл, а у тебя улыбка до ушей, будто так и надо! Интересно знать, а чему ты так рад?
— Чему я рад? — улыбнулся Альберт.
— Хотя… можешь не отвечать, я понял… понял. Ты
(Прим. лат. — влюблённые — это безумные).
— Сдаётся мне, Цинта, что я дал тебе не тот учебник, и ты теперь учишь всякие глупости. Или ты считаешь любовь болезнью? — усмехнулся Альберт.
— Уж твою любовь точно, мой князь.
***
Вездесущая Хейда, перетряхнула всё в комнате, даже вещи в шкафу Иррис, заглянула за кресла и портьеры и расставила охрану за дверью и у окна. Что она искала — непонятно, но было видно, что играть роль тюремщика ей доставляло удовольствие.
Иррис было всё равно. После того, как её увели из Красного зала, чувство облегчения, которое она испытывала, рассказав всё Себастьяну, стало сменяться глухим отчаяньем, и к вечеру её будущее стало казаться совсем беспросветным. Она поняла, что произошло за обедом. Что это была, какая-то магия, вся эта эйфория, ощущение того, что она выбралась из паутины и чувство свободы, всё это было слишком кратковременным. А дальше пришло похмелье. Она осознала, что её тайна — больше не тайна, и что эту тайну кто-то заставил её выдать. Достаточно было одного взгляда на Гасьярда, чтобы увидеть — он всё понял. И паутина вокруг неё стала лишь крепче.
А то, что произошло на совете, навеяло мысли о том, что лучше бы ей было погибнуть на озере или от яда, только бы не слышать всего того, что говорила Милена. Если раньше Иррис думала, что положение у неё безвыходное, то теперь она поняла, что это означает на самом деле. По сути — она теперь в тюрьме, и у неё нет права на то, чтобы распоряжаться собственной жизнью, не говоря уже о свободе. Гасьярд обманул её. Он и Салавар заставили её подписать соглашение, и теперь она в ловушке.
В этот момент она испытала, приступ небывалой, искренней и жгучей ненависти к семейству Драго, и будь её воля, она бы обрушила им на головы своды Большого дворца.
Единственная надежда — Альберт. Ведь он тоже участвует в поединке, но верить в то, что он победит, ей не позволял здравый смысл. И она была зла на Альберта за то, что он решил принять в нём участие, потому что понимала — они его убьют. Теперь-то точно.
Зачем? Зачем ты это сделал?
Хотя она понимала зачем. Она и сама бы так сделала.
И как теперь вытащить его и себя из этой петли, в которую они попали?
Её мысли метались лихорадочно в поисках выхода, но единственное, что она могла сейчас - не усугублять своё положение и не злить Хейду. Пусть они все считают её покладистой.
Иррис покорно выслушала все наставления рыжеволосой тюремщицы, и даже не
Как это сделать, она пока не знала, но до поединка ещё есть время и она что-нибудь придумает. Спасение пришло само в виде Арманы, с подносом на котором громоздился чайный сервиз и сладости.
Служанка вошла со словами:
— Ваш ежевечерний чай, миледи.
Ежевечернего чая у Иррис до этого не было, но она приняла игру Арманы и произнесла, как можно более обыденно:
— Надеюсь, не слишком крепкий?
— Нет, миледи, как вы любите, и я положила ещё немного мяты, она успокаивает, — Армана поставила на столик сервиз и корзинку с печеньем, и добавила, беря в руки щётку для волос, — давайте я сделаю вам вечернюю причёску.
Хейда заглянула в чайник и сахарницу, в корзинку с печеньем, обыскала лиф и рукава Арманы, но, не обнаружив ничего подозрительного, ушла, заперев дверь на ключ и оставив служанку заниматься волосами хозяйки. Едва она вышла, как Армана наклонилась, отцепила приколотое с обратной стороны подола письмо, и сунула хозяйке в руки.
Иррис читала жадно, быстро, едва понимая смысл, а потом снова и снова перечитывала строчки, написанные рукой Альберта, и с каждым словом в неё возвращалась жизнь. И ей показалось, что от этих строк даже руки её потеплели, словно их коснулся живой огонь. В письме было кольцо с сапфиром, и Иррис ни мгновенья не задумываясь, надела его.
Позже она сослалась на головную боль и легла спать, как только солнце начало клониться к закату. Хейда, наконец, ушла к себе, выставив везде охрану и запретив ей выпускать Иррис и Арману из покоев до утра.
А Иррис долго лежала в темноте, прижимая письмо к груди и вспоминая строчку за строчкой — она выучила его наизусть.
«Моя ласточка!».
«…и я буду сражаться за тебя…».
«…если понадобится, я за тебя умру…».
«…потому что мне так много нужно сказать тебе, хотя ты и так всё знаешь…».
«…но я всё равно скажу, когда увижу тебя снова, я хочу, чтобы ты знала, чтобы услышала…».
«И, если ты хочешь услышать эти слова, если ты хочешь быть со мной…».
«Потому что я хочу быть с тобой. Сегодня. Завтра. Всегда».
«После заката, жди…».
«Брось всё… Иначе нам не выжить…».
Она выскользнула из кровати очень тихо. Осторожно надела костюм для верховой езды. Армана тоже собралась. И они стояли у окна, не зажигая свечей, глядя на тонущий во мраке сад. Луна ещё не взошла, и лишь вдалеке в эддарском порту горели огни — оранжевые точки на фоне чёрной бухты, да далёкий свет маяка мерцал на границе моря и неба.