Огненная кровь. Том 2
Шрифт:
Шиана подошла и обняла её за плечи:
— Тихо моя девочка, не говори такого! Мы не знаем пока ничего. Может, его задержали какие-то дела, может, не было возможности уехать сразу, не нужно отчаиваться…
— Я знаю! Знаю! — Иррис зарылась лицом в расшитый красными цветами платок Шианы, который та повязала на талии. — Я чувствую это… внутри…
Всё зря…
Она расплакалась, беззвучно и без слёз. Сухие безмолвные рыдания сотрясали её тело, и в этот момент ей хотелось только одного — тоже умереть. Она так устала от этого вечного напряжения и ожидания, от бесконечного страха, которым был пропитан
«…Я думаю, что надежда — это ветер, Иррис, а парус — это стремление. И если есть надежда, то стремление толкает нас вперёд. А что делать, если надежды нет?».
«…Тогда, нужно надеяться на чудо».
«…Тебе нравятся трагедии? Ну, так скоро ты сможешь наблюдать их вживую!».
Боги милосердные! Да почему же всё так?!
Шиана гладила её по волосам и успокаивала:
— Тихо, тихо, не плачь, моя девочка, пока ничего не известно. Я послала Нахди узнать, что да как, он вернётся к вечеру, а пока ты не должна думать о плохом, нам нужно надеяться. Мысли о плохом притягивают плохое. А ты должна верить в лучшее. Попей молочка…
Остаток дня Иррис просидела в оцепенении. Тоскливое ожидание отмеряло время по капле, и от мыслей, которые были одна хуже другой, ей было совсем тошно. Так же, как и ночью, она молилась и пыталась верить в лучшее, она перебирала чётки из оникса, которые ей дала Шиана, но ничего не помогало. В лучшее не верилось, потому что внутри Иррис знала — раз она не чувствует связи, значит она оборвалась. И оборваться она могла только по одной причине…
Его больше нет…
Проснулся Цинта и, цепляясь за остатки надежды, Иррис попыталась узнать у него, могло ли что-то задержать Альберта, и было видно, как тот пытался ей солгать, но притворщик из Цинты вышел совсем никудышный.
— Он должен был приехать сразу за нами, миледи, просто другой дорогой, — наконец, выдавил из себя Цинта, — но вы же знаете Альберта — я даже предположить не могу, во что он мог ввязаться.
— Что нам теперь делать? — спросила она в отчаянии.
— Он сказал — ждать. Значит, будем ждать, — вздохнул Цинта. — Что ещё мы можем сделать? Во дворец никому из нас нельзя.
— Ждать? И сколько? А если он… А вдруг он… Мы должны что-то сделать, Цинта! Мы же не можем вот просто так сидеть, сложа руки! — воскликнула Иррис.
— Можем, миледи. Можем. Ведь если он узнает, что я его ослушался, он с меня шкуру с живого спустит, а я и так не слишком-то здоровый.
— Тогда я пойду сама…
— Владычица степей! — воскликнул Цинта. — Вот уже про вас он мне так и сказал, что голову открутит, если с вами что-то случится, и это не фигура речи. За вас он меня убьёт на месте, я и пикнуть не успею. И потом, вас же поймают сразу и посадят под замок, а значит, всё было зря. Миледи, послушайте, — добавил он уже мягко, — дождёмся Нахди, узнаем, что он скажет, а потом будем думать, как поступить. А то ведь может оказаться, что мы только помешаем делу, может у Альберта есть причины… не быть здесь сейчас.
На какое-то время слова Цинты остудили порыв Иррис, и она с тоской смотрела в треклятую арку, наблюдая как медленно ползёт по двору тень от дома, и ожидая, когда же появится лошадь долгожданного гонца. Но внутри неё холод становился нестерпимым. И с каждым
Теперь она знает, как это сделать — веретено внутри сейчас было похоже на рой кружащихся ос. Она разрушит Большой дворец до основания и убьёт их всех — Гасьярда, Милену, Таиссу, Хейду… А потом… А потом всё уже будет неважно.
И желание бежать тот же час во дворец и сровнять его с землёй боролось в ней с верой, в то, что вдруг Цинта прав и нужно ждать, вдруг своими действиями она и правда помешает Альберту. Но сидеть в безвестности было просто невыносимо.
Из мрачных мыслей её вырвал, наконец, цокот копыт. Нахди въехал во двор и спешился, бросая поводья на большой крюк коновязи. Солнце уже скрылось за верхушками деревьев, и двор погрузился в мягкий вечерний сумрак.
Иррис вскочила, но замерла, словно прикованная к месту, и сейчас от пучины отчаянья до небес счастья её отделяло только одно слово, которое Нахди произнесёт с порога. Сцепив пальцы, она смотрела, как медленно открывается кособокая дощатая дверь, как входит сын Шианы, раскрасневшийся и усталый, весь в пыли, как стаскивает с головы барху — плоскую ашуманскую шапку…
Он бросил её на подоконник и, поймав испепеляющий взгляд Иррис, произнёс, вытирая рукой потный лоб:
— Новостей много. Одна хорошая, остальные плохие, — он снова посмотрел на Иррис, бледную, как полотно, и добавил, — жив, он. Жив. Но арестован, и сидит теперь в Чёрной башне.
Ноги у Иррис подкосились, и она снова опустилась на стул.
— Арестован? — горло перехватило, и голос стал внезапно хриплым. — За что?
— Вот уж поди разбери! — воскликнул Нахди, зачерпнул из ведра воды и жадно выпил. — Я такого сегодня наслушался! Весь дворец гудит, как улей, и все болтают разное, так что я не знаю, чему верить. Конюх говорил одно, молочник другое, прачки третье, а на площади у борделя и вовсе что-то странное.
Нахди стянул куртку и сел на лавку, вытянув ноги.
— Всё! Всё рассказывай! Всё, что слышал!
— Я весь день по городу болтаюсь, слушаю, что говорят. Началось с того, что вроде как, вчера ночью Альберт с джартом Тибором подожгли конюшни. Вернее, джарт Тибор спьяну поджёг, а Альберт пытался его вразумить. Но этому не поверил джарт Гасьярд, потому как, говорят, огонь тот был живой, а джарт Тибор просто бегал пьяный с факелом и тыкал им в сено. Конюшни сгорели дотла, лошади все разбежались, переполох был страшный, а потом Альберта схватили. И вроде как потому, что обнаружился ваш побег, леди Иррис, и в сердцах джарт Гасьярд устроил обыск в покоях Альберта. И в комнате нашли письмо от его матери, в котором она назначала встречу эфе Салавару у старого замка в ночь убийства. А ещё ритуальный нож, которым того убили, и бутылку с ядом. И теперь Альберта обвиняют в заговоре, что хотел он захватить власть и убил эфе Салавара. Обвиняют его в тайной связи с вами, леди Иррис, что так он хотел нечестно выиграть поединок, — Нахди ещё выпил воды и продолжил, — а ещё в нарушении соглашения и в вашем похищении. И говорят, что тот яд, которым вас чуть было не убила та рыжая женщина, Альберт подлил в вино, чтобы отравить джарта Себастьяна, а вовсе не вас. И теперь будет суд, но все ставят на то, что его казнят — слишком уж тяжкие всё это обвинения.