Огненная обезьяна
Шрифт:
— Огонь! — Дурацким голосом заорал Будкин.
Его приземистая малышка звонко бухнула, при этом косо подпрыгнув на месте. Снаряд попал мимо танка в клумбу, щедро осыпав грязными цветами памятник.
Мышкин перевалил через ограду, и побежал медленно петляя к бомбовой воронке. Из дома, что стоял против позиции Профессора, по нему ударил пулемет, но попадал только по следам. В ответ защелкали винтовки "курсантов", взорвалась, с привычным уже звуком, мина.
Мышкин на заднице съехал в воронку. Теперь можно быть спокойным за это направление, подумал подполковник. Гранатам начальника разведки он доверял больше,
— Огонь! — Опять послышалось с батареи.
Второй снаряд попал в основание памятника. Тот задумчиво качнулся, раз, другой, и вдруг всей массой повалился сверху в сторону танка. Большая часть тела распласталась на клумбе, но протянутая вверх и вперед рука, со всего размаху шарахнула по башне аппарата. Немцы, очевидно, приняли этот удар за прямое попадание. Почти сразу же откинулся башенный люк, и из него начали удивительно медленно и неловко выбираться наружу черные фигурки.
Фурцев выхватил из кобуры свой ТТ, и начал палить в них, крича при этом: "огонь! огонь! уйдут!" Ему до ужасающей степени хотелось попасть в этих черных, вялых гадов. Почему же так все медлят! Патроны в пистолете кончились. Фурцев, сжимая изо всех сил бесполезный пистолет, поглядел вправо, влево, немо требуя — ну, стреляйте же! Все делалось так замедленно, так бездарно, а немецкие танкисты, уже исчезали из поля зрения, что немота его разразилась длинным, отчаянным матюком. Но и это не помогло. Ни в одного танкиста попасть не удалось.
Снова выстрелила пушка Будкина. Да, зачем теперь-то?! Хотя, нет, правильно, танк надо сжечь. Ночью, немцы подползут и угонят машину к себе. Но Будкин снова промазал. Фурцев хотел было, что-то командирское высказать и в его адрес, но тут за соседним кустом раз дался выстрел ПТРа, и Пэ-Зэд весело заполыхал своим бензиновым мотором.
Ну, хоть что-то. От этой малой, победы на сердце у капитана сильно посветлело, он даже велел немедленно привести к нему меткого стрелка. Приполз на четвереньках большой удивленный парень глупой улыбкой, на глупом лице. Фамилия Рябчиков, все время держится за правое ухо — отбило выстрелом ПТРа слух.
Рассмотрев своего первого удачника, Фурцев понял, что не знает, зачем его позвал. Наградить, что ли? Чем?
— Хвалю, товарищ Рябчиков!
Боец, судя по выжидательно напрягшейся улыбке, ничего не услышал. Но капитану было уже не до него. Как-то тихо стало вокруг. В бое образовалась неуютная звуковая пустыня. Нет, вот, кажется, где-то там, далеко слева ворочается какой-то приглушенный, тяжелый гуд. Это скорей всего бомбардировщик борется с геометрией, стараясь заново вырулить к школе. Но воздушный гуд, кажется, не единственный смутно беспокоящий шум. Несколько выстрелов в районе хлебозавода?
— А ведь там, что-то вроде боя. — Сказал капитан, продолжая водить головой из стороны в сторону, как бы вынюхивая звуки. — По-моему, Ляпунову все удалось закрепиться.
— Вы лучше туда послушайте. — Мрачно сказал Косоротов, указывая просунутым сквозь прутья решетки пальцем в сторону глухого деревянного забора.
— Да, что-то там… — Не закончил Фурцев, замирая.
На территории колхозного рынка явно происходила какая-то механистическая жизнь.
— Там удобно накопиться. — Мрачно сказал Косоротов. — Отсюда до забора шагов шестьдесят, не больше.
— Да пока они будут через забор этот перелезать и мопеды свои перетаскивать, даже твои обмоточники их пощелкают.
Комвзвода только вздохнул, у него такой веры в своих стрелков не было.
— Но, так или иначе, надо туда мин покидать. — Фурцев оглянулся в поисках того, кого можно было бы послать на голубятню с приказом.
Самолетный гуд сделался определеннее, и опаснее на слух. Кажется, немецкий летала, въехал в нужную колею. Но дальше за самолетными блужданиями следить не пришлось. Самое интересное развернулось прямо перед носом. Базарная ограда вдруг начала хрустеть, выстреливая облачка пыли из щелей между досками. Из-за нее доносилось отчетливое, напряженное взревывание моторов.
— Что это? — Растеряно поинтересовался Косоротов, и тут же получил полный ответ. Крашеный занавес рухнул тремя большими пролетами, и в клубах пыли и собственной отработанной гари, выкатили на уличный простор два танка. Следом за ними, в образовавшийся пролом начали выскакивать скорченные человеческие фигурки с автоматами.
— Огонь! — Заорал Косоротов.
Было такое впечатление, что команду он отдал танкам. Они почти залпом ударили из своих пушек. Один снаряд попал в кирпичный столб ограды палисадника, осколки свистнули над головами, и заколотили по стволам яблонь. Второй снаряд попал в тело школы, оно загудело.
Фурцева волной первого взрыва отбросило к задней стенке окопа. Принимая прежнее положение, он увидел, что в четырехместном окопе находится один. Куда это всех остальных вынесло? И что теперь делать? На бруствере лежит трехлинейка, в песке притоплены две противопехотные гранаты. Подполковник взял винтовку, передернул затвор, поглядел перед собой. Понять, что происходит, было нельзя. Танк был только один, он стоял как вкопанный. Очевидно, заглох. Фурцев перебежал в левый край окопчика. Там должен был находиться жасминовый куст. Теперь торчала врастопырку кучка обглоданных концов. Поверх них, подполковник увидел второй танк, шустро дребезжа гусеницами по булыжнику он налетал сбоку на то, что осталось от батареи Будкина. Там наблюдалась обреченная суета. Когда до налетающего чудища осталось метров двадцать, пушкари, кто мог двигаться, кинулись врассыпную, подставляясь под молотилку пулемета.
С первого раза танк только поколебал заграждение из мешков, со второго раза криво, но уверенно преодолел, и сразу же добрался до сдобного панциря сорокапятки.
Капитан автоматически клацнул затвором, выдернул патрон из патронника. Да, блин, снова ты накомандовал Федя. Нельзя было пушки так ставить. А где, собственно, все?! Даже автоматчиков немецких не видать. А-а, залегли орлы за бордюром у трамвайной остановки. Кто-то их сдерживает огнем. Кто только? Постреливали, кажется, с "курсантской" стороны. Когда пули попадали в рельс — выбивалась искра, и загорались длинные полосы собравшегося вдоль рельс пуха.
Немец все массировал пушку.
Слева от капитана мелькнула тень, и кто-то задышал над самым ухом. Фурцев обернулся, во-первых, свой, во-вторых, кажется, это тот молчаливый дядька, что крошил мыло для коктейля. Не поглядев на командира, дядька чуть приподнялся, и повалился неловко вперед и набок. В правой руке он держал заветную бутылку. Потом проделал это движение еще пару раз, все приближаясь и приближаясь к ограде, за которой была батарея. Добрался, сел спиной к событиям, начал поджигать бутылку.