Огненный ангел
Шрифт:
Что до хозяина, то он своё обещание сдержал и действительно предоставил нам на ночь, сам с женой перебравшись в какой-то чулан, свою комнату с большой деревянной двуспальной постелью. На этом-то супружеском ложе и провели часы до рассвета, бок о бок, мы двое с доктором Фаустом, так как Мефистофелес предпочёл спать где-то в другом месте. Перед сном я, как будто без задней мысли, сказал доктору:
— Вероятно, от многих неприятностей путешествия избавляет вас ловкость вашего друга?
Доктор Фауст отвечал мне:
— Я желал бы испытывать в пути и в жизни как можно больше всякого рода неприятностей, больших и малых, тогда, быть может, знал бы я и радости.
Слова эти были сказаны более серьёзно, нежели того требовал мой вопрос, и тотчас доктор, закрыв глаза, сделал вид, что заснул, а затем вскоре усталость прервала все мои путающиеся думы о наших дневных приключениях.
На другой день, рано утром, сопровождаемые низкими поклонами хозяина, мы пустились далее в дорогу, направляясь к Мюнстерейфелю, красивому местечку на берегу Эрфта, со старинной
clvii
Церковь Мюнстерейфеля относится к XII в.; крипт её ещё древнее.
clviii
Рихард фон Грейфенклау был архиепископом Трирским с 1511 по 1531 г.
На склоне дня, проехав Фрейсхейм, стали подумывать мы, где нам провести эту ночь, когда вдруг неожиданное событие изменило все наши предположения, а меня, путём непредвиденным и изогнутым, повело к роковой развязке той горестной истории, которую я передаю на этих страницах. Это событие стоит, как звено, в том ряду случайностей, которые своим осмысленным постоянством заставляют меня почитать жизнь не игралищем слепых стихий, но творением искусного художника, изваянным по определенному и дивно совершенному замыслу.
Уже некоторое время любопытство наше привлекал красивый замок, стоявший на высоком берегу Вишеля, долиной которого мы ехали, и господствовавший над всем горизонтом своими четвероугольными башнями старинной стройки. Когда, после одного изгиба реки, мы оказались совсем от него поблизости, мы заметили, что к нам быстро приближается верховой, размахивая шляпой и явно делая нам знаки. Тогда Мефистофелес приказал остановить лошадей, а вестовой, одетый как герольд на турнире, подъехал и, учтиво кланяясь, сказал:
— Мой господин, граф Адальберт фон Веллен, владелец этого замка, приказал мне осведомиться: не вы ли знаменитый доктор теологии, философии, медицины и права Иоганн Фауст из Виттенберга, который должен был проехать через наши земли по пути в город Трир?
Доктор признался, что это точно он, и тогда вестовой продолжал:
— Мой господин покорнейше просит вас и ваших спутников пожаловать к нам в замок и воспользоваться нашим гостеприимством на эту ночь, или и далее, если то будет вам угодно.
Услышав эти слова, Мефистофелес воскликнул:
— Любезный доктор! Замечаешь ли ты, какой всенародной славы мы с тобой уже достигли! Что до меня, я не прочь от графского предложения. По мне куда лучше нежиться на аристократических кроватях, чем изнывать от клопов в деревенской корчме или проводить ночь на хозяйской двуспальной постели по-флорентийски [clix] .
Так как и мы с доктором ничего не имели против приюта, любезно нам предложенного, то мы и поспешили ответить вестовому согласием и повернули лошадей к замку.
clix
“По-флорентийски”. В XV — XVI вв. флорентийцы почитались отъявленными содомитами, на что намекает одно из “Писем тёмных людей”.
По подъёмному мосту, перекинутому через ров с водой, мы проехали сначала на первый двор, где отдали лошадей и повозку слугам, потом пешком через вторые ворота прошли на главный двор замка, превращённый вниманием владельца в небольшой сад в итальянском вкусе. Здесь перед лестницей, ведшей во внутренность замка, встретил нас сам граф фон Веллен, окружённый небольшой свитой, человек молодой, привлекательный, с одним из тех открытых лиц, опушенных небольшой бородкой, какие любит изображать венецианский мастер Тициан Вечелли [clx] . Граф приветствовал доктора Фауста церемонной речью, в которой упоминался Гермес Трисмегист и Альберт Великий, боги Олимпа и библейские пророки, и намеренную напыщенность которой я понял лишь впоследствии. Доктор отвечал ему кратко и с достоинством, и затем, по знаку графа, пажи пригласили нас последовать за ними в комнаты для приезжих, где мы могли бы привести себя и своё платье в порядок после дневного пути.
clx
Тициан род. 1477, ум. 1576.
Уже проходя по комнатам, я мог подметить то, в чём впоследствии, при своём довольно продолжительном пребывании в замке, мог вполне убедиться, а именно, что он составлял благородное исключение из тех рыцарских
clxi
XVI в. был эпохою крайнего падения и общего разорения рыцарства. Гуттен, защитник рыцарства, признавал, что в Германии четыре класса разбойников: рыцари, купцы, юристы и попы. О внутреннем устройстве рыцарских замков в Германии см.: М. Heyne. Das deutsche Wohnungen. Leipz., 1899.
clxii
“Пищали и мушкеты” стали входить в употребление в 20-х годах XVI в.
clxiii
“Банкиры спорят влиянием с королями”. Фуггеры в 1530 г. получили звание имперских графов и полную территориальную власть по отношению к личностям и имуществам, а в 1534 г. и право чеканить свою монету.
clxiv
“Науки процветают, умы пробуждаются. Как радостно жить в такое время!” — известные слова Ульриха фон Гуттена, в его Послании к Пиркгеймеру.
clxv
Художник Матвей Грюневальд р. 1470, ум. после 1529 г.
clxvi
Фишеры (Vischer) — семейство немецких скульпторов, живших в Нюренберге в конце XV и первой половине XVI в. Особенно знаменит был Питер Фишер (1455 — 1529).
Умываясь ароматической водой и переменяя, с помощью слуги, свой дорожный кафтан на предложенный графом из синего шёлка, я, не без постыдного тщеславия, чувствовал себя польщённым, что в таком месте принят как почётный гость, забывая, что я был приглашён лишь как случайный спутник доктора Фауста. Это пустое самодовольство ещё не покинуло меня, когда нас провели вниз, в столовую комнату, где был накрыт обширный стол, уставленный, как лоток разносчика товарами, всевозможными кушаньями и винами, и где собралось всё население замка, с графом и его супругой, графиней Луизой, женщиной на вид казавшейся старше своего мужа, но представительной и державшей себя с истинным величием. В обширной зале, которая, конечно, служила прежде сеньору для приёма вассалов, украшенной по стенам живописью на тему из Троянской войны и ярко освещённой факелами и восковыми свечами, среди небольшой толпы изящных кавалеров, шелестевших шёлком и атласом, в шляпах со страусовыми перьями [clxvii] , и дам, блиставших золотыми уборами, кружевами и необыкновенно розовой кожей, — я на минуту почувствовал себя — как человек мелочен! — чуть не счастливым.
clxvii
“Кавалеры в шляпах”. В XVI в. мужчины оставались в шляпах в комнатах, даже за столом.
[В Авторском экземпляре это примечание вычеркнуто.]
Но очень скоро ждало меня справедливое разочарование. Во-первых, я должен был убедиться, что лично на меня никто не склонен был обращать внимание, а я, всё же более привычный к жизни походной или к тихим беседам с глазу на глаз, сам не умел втиснуться в общее оживление. Во-вторых, я не мог не распознать, что при всех изъявлениях почтения, какие расточали и граф и его приближённые доктору Фаусту, была в их обращении с ним, и со всеми нами, какая-то доля насмешки. Догадка возникла у меня в душе, что мы были приглашены графом лишь как редкостные шуты, которыми можно позабавиться в весенние скучные недели, — этому стебельку подозрения суждено было окрепнуть в целое деревцо.