Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
— А если он действительно найдет Боннета…
— Тогда я поеду и встречусь с ним, — он убрал кольцо с затвердевшего воска, оставив на нем гладкую выемку, окруженную маленькими земляничными листьями герба Фрейзеров. Листья означали постоянство. В некоторые моменты мне казалось, что это лишь другое слово для обозначения упрямства.
Письмо было отправлено с Фергюсом, и я попыталась забыть о нем. Все еще длилась зима, и при удаче судно Боннета могло попасть в шторм и затонуть, избавив нас от больших неприятностей.
Однако мысль о нем постоянно присутствовала в тайном уголке моего ума, и потому, когда я вернулась после приема родов и обнаружила пачку писем в кабинете Джейми, мое сердце подпрыгнуло к самому горлу.
Слава Богу, я не нашла среди них письма от Милфорда Лайона. Но даже если бы оно пришло, оно в тот же момент было бы забыто, потому что среди корреспонденции находился конверт с именем Джейми, написанным твердым почерком его сестры.
Я едва подавила желание тут же вскрыть его и, если в нем были несправедливые упреки, бросить письмо
На его лице не отражалось никаких эмоций, но я видела, что он глубоко вздохнул, как бы готовясь к худшему. Я тихо подошла к нему и положила руку на плечо в молчаливой поддержке.
Дженни Фрейзер Мюррей писала уверенной рукой округлыми изящными буквами с четкими линиями.
«16 сентября 1771.
Брат,
Взяв перо и написав это слово, я сидела и смотрела на него, пока свеча не сгорела на целый дюйм, а в голове так и не появилось ни одной мысли: что я могу тебе сказать. Однако продолжать сидеть, ничего не делая — бесполезная трата воска, но с другой стороны, если я погашу свечу и пойду спать, то лист бумаги будет испорчен. Значит, я должна продолжить.
Я могла бы упрекать и ругать тебя. Таким образом я заполнила бы часть листа теми словами, которые, по словам моего мужа, были самыми грязными и отвратительными ругательствами, которые он когда-либо слышал в своей жизни. Не пропадать же им зря, в свое время я приложила много усилий, придумывая их. Однако думаю, что мне не хватит бумаги, чтобы записать их все.
И еще я думаю, что не хочу бранить и обвинять тебя, поскольку ты можешь воспринять это как справедливое наказание и потому решишь, что искупил свою вину, и совесть твоя успокоится. Это было бы слишком легкое наказание; мне хочется, чтобы вина терзала твою душу, как потеря сына терзает мою.
Несмотря на это, я хотела бы простить тебя, и хотя в настоящее время это кажется мне весьма сомнительным, может быть со временем, эта мысль станет для меня более приемлемой».
Брови Джейми поднялись чуть ли не до линии роста волос, но он продолжал читать дальше.
«Однако сейчас я взяла перо с определенной целью. Тебе будет интересно, что подвигло меня на это действие.
Я ездила проведать Мэгги в прошлой понедельник; у нее родилась малышка, так что ты в очередной раз стал дядей. Это красивая девочка; ее назвали Анжеликой. Я полагаю, что имя глупое, но она очень миленькая и родилась с пятном в виде земляничного листа на груди, что является хорошей приметой. Домой я отправилась уже вечером; по дорогое мой мул наступил ногой в кротовую нору и упал. В результате мы с ним оба охромели, и я не могла ни ехать на нем, не идти пешком.
Это произошло на Олдернской дороге, как раз через холм от Барлиггана. Обычно я не ищу общества Лаогеры МакКензи (она вернула себе прежнее имя, а я дала всем понять, что не желаю, чтобы она использовала имя Фрейзеров, так как не имеет на него прав), но это было единственное место, где я могла получить еду и убежище, ибо надвигалась ночь, и собирался дождь.
Расседлав мула, я оставила его щипать траву возле дороги, а сама похромала добывать еду и кров для себя.
Я подошла к дому со стороны огорода и натолкнулась на беседку, которую ты построил. Теперь она вся увита плющом, так что я ничего не видела, но поняла, что в ней находятся люди, так как слышала голоса.
Начался дождь, не очень сильный, но, вероятно, из-за стука капель, они не услышали, как я кричала. Я подошла ближе, еле передвигаясь, поскольку ушиблась, падая с мула, и моя правая лодыжка болела, и только хотела позвать снова, как услышала из беседки звуки самого непристойного hochmagandy».
— Hochmagandy? — я вопросительно посмотрела на Джейми.
— Блуд, — ответил он кратко.
— О, — сказала я и пододвинулась, чтобы заглянуть ему через плечо.
«Я тихо стояла и думала, что делать. По голосу я узнала в женщине Лаогеру, которая пустилась во все тяжкие, но я понятия не имела, кто был ее партнером. Моя лодыжка вздулась, и я не могла уйти, так что мне пришлось слушать все это непотребство.
Если бы это был человек из наших, я знала бы об этом, но я не слышала, чтобы она кого-нибудь привечала, хотя некоторые пробовали за ней ухаживать. В конце концов, у нее есть Барлигган, и она живет как лэрд на деньги, которые ты ей присылаешь.
Я была вне себя от гнева и еще больше потрясена, когда поняла его причину. Я была в ярости из-за тебя, как бы это ни было глупо в данных обстоятельствах. Однако, обнаружив в себе такие эмоции, я должна была неохотно признать, что не все мои чувства к тебе умерли».
Здесь текст прерывался; возможно, Дженни отвлеклась по каким-то домашним делам. Письмо продолжалось с новой датой на следующей странице.
«18 сентября 1771.
Я иногда вижу во сне маленького Иэна…»
— Что? — воскликнула я. — При чем тут маленький Иэн, кто был с Лаогерой?
— Хотел бы я знать, — пробормотал Джейми. Кончики его ушей побагровели от прилива крови, но он не оторвал глаз от страницы.
«Я иногда вижу во сне маленького Иэна. Обычно я вижу
Я опять возвращаюсь к тому слову, с которого начала — „брат“. Ты мой брат, также как маленький Иэн — мой сын; вы оба моя плоть и кровь. Если потеря Иэна тревожит мои сны, то потеря тебя не дает мне покоя днем, Джейми».
Он на мгновение перестал читать и сглотнул, потом продолжил спокойным голосом.
«Я занималась бумажными делами все утро, споря сама с собой, закончить ли письмо к тебе или бросить его в огонь. Но теперь все счета приведены в порядок, письма написаны всем, кого я могла вспомнить; облака ушли, и солнце светит в окно сквозь шпалеры роз, посаженных матерью.
Очень часто в моей жизни мне казалось, что мама говорит со мной. Но теперь я и так знаю, что она могла сказать мне, поэтому я не брошу это письмо в огонь.
Ты помнишь, не так ли, когда я разбила кувшин со сливками, запустив его в тебя, потому что ты меня разозлил? Я знаю, ты помнишь этот случай, потому что рассказывал о нем Клэр. Ты взял вину на себя, но отец узнал правду и наказал нас обоих.
Сейчас я бабушка уже десять раз; мои волосы стали седыми, и тем не менее мои щеки горят от стыда, а желудок сжимается в кулак, когда я вспоминаю, как отец поставил нас на колени возле скамейки.
Ты орал и визжал, как щенок, когда он порол тебя, а я едва могла дышать и не смела посмотреть на тебя. Потом настала моя очередь, но я была так переполнена эмоциями, что не чувствовала ударов. Без сомнения, читая эти строки, ты с негодованием заявляешь, что отец просто пожалел меня, потому что я была девочкой. Может быть, это так или нет, но я скажу, что Иэн очень мягок со своими дочерями».
Джейми в этом месте фыркнул.
— Да, ты угадала, — пробормотал он, потер нос пальцем и возобновил чтение, постукивая пальцами по столу.
«Но потом отец сказал, что ты получишь еще одну порку за ложь, потому что правда есть правда. Мне хотелось вскочить и убежать далеко-далеко, но он приказал мне остаться. Он сказал, что если ты заплатишь за мою трусость, будет справедливо, если я разделю эту плату.
Ты знаешь, что ты не издал ни звука во второй раз? Я надеюсь, ты не чувствовал удары на своей заднице, потому что я чувствовала их все до одного.
В тот день я поклялась, что никогда снова не буду трусихой.
И теперь я понимаю, что было трусостью с моей стороны обвинять тебя из-за маленького Иэна. Я всегда знала, что означает любить мужчину, будь он мужем, братом или сыном. Опасное дело — вот что это такое.
Мужчины идут, куда нужно, и делают то, что необходимо, и не дело женщин просить их остаться или упрекать их за то, что они такие, какие есть, или за то, что они не вернулись.
Я знала это, когда провожала Иэна во Францию с березовым крестиком и локоном моих волос, завязанных в узелок любви, молясь, чтобы он вернулся ко мне душой и телом. Я знала это, когда дала тебе четки и отправила в Леох, надеясь, что ты не забудешь ни меня, ни Лаллиброх. Я знала это, когда молодой Джейми плавал к Тюленьему острову, когда Майкл сел на корабль и уплыл в Париж, и я должна была это знать, когда маленький Иэн отправился с тобой.
Но я была благословенна в этой жизни: мои мужчины всегда возвращались ко мне. Возможно, немного покалеченные, немного побитые временем, хромые, израненные, но они возвращались. И я привыкла к этому, считая, что так и должно быть, но я была не права.
Я видела много вдов после Восстания. Я не могу сказать, почему я решила, что меня не коснутся подобные страдания, что я не потеряю никого из моих родных, кроме моей крошки Кейтлин. Потеряв ее, я стала больше бояться за Иэна, поскольку понимала, что он последний ребенок, которого я могу родить.
Я думала о нем, как о своем малыше, а мне следовало видеть в нем мужчину. И я хорошо знаю, что независимо от того, мог ли ты остановить его или нет, ты не сделал бы этого, потому что ты тоже один из этих проклятых существ.
Теперь я дописала этот лист, и считаю расточительством использовать еще один.
Мама всегда любила тебя, Джейми, и когда она умирала, она позвала меня к себе и приказала заботиться о тебе. Как если бы я могла перестать.
Твоя любящая сестра,
Джанет Флора Арабелла Фрейзер Мюррей».
Джейми мгновение держал письмо, потом очень тихо положил его на стол. Он сидел, склонив голову и уткнувшись лбом в ладони, чтобы я не могла видеть его лица. Его пальцы двигались в его волосах, когда он медленно качал головой взад и вперед. Я могла слышать его дыхание, время от времени прерываемое легкими всхлипами.
Наконец, он опустил руки и взглянул на меня. Он сильно раскраснелся, в глазах стояли слезы, а на лице в удивительной гамме смешались смущение, ярость и смех, при этом смех преобладал.
— О, Боже, — произнес он. Он фыркнул и вытер слезы ладонью. — О, Христос. Как, черт побери, она делает это?
— Что? — я вытянула чистый носовой платок из лифа и подала ему.
— Заставляет меня чувствовать так, словно мне восемь лет, — сказал он грустно. — И идиотом, к тому же.
Он высморкался и нежно погладил сплющенные лепестки роз, выпавшие из письма.
Я была взволнована посланием Дженни и знала, что на сердце Джейми стало гораздо легче после ее письма. В то же время меня страшно заинтересовал инцидент, который она начала описывать в начале письма, и я знала, что Джейми был заинтересован еще больше, хотя тщательно скрывал это.