Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
— Эта леди, вероятно, была une specialiste, [237] — весело пояснил Фергюс. — Я когда-то знал такую…
— Фергюс! — лицо Марсали стало розовым, хотя она была скорее смущена, чем рассержена.
— Понятно, — пробормотал Роджер, все еще держа брови приподнятыми, а я задалась вопросом, как можно было положить на музыку такие непристойности.
— Comment sont vos selles, grandpere? [238] — весело спросил Герман, очевидно услышав разговор.
237
Специалист (фр.)
238
Как
— Свободно и легко, — уверил его дедушка. — Ешь овсянку каждое утро и у тебя никогда не будет геморроя
— Па!
— Но это правда, — запротестовал Джейми.
Покрасневшая Брианна негромко фыркнула, и Джемми у нее на коленях зашевелился.
— Le petit rouge [239] ест овсянку, — заметил Герман, кинув хмурый взгляд на Джемми, который с довольным видом сосал материнскую грудь. — Он срал ею.
— Герман! — закричали обе женщины в унисон.
— Но это правда, — заявил он, в совершенстве имитируя дедушку. Он с гордым видом повернулся спиной к женщинам и принялся строить башню из шашек.
239
Рыжий малец (фр.)
— Он, кажется, не собирается бросать титьку, — заметила Марсали, кивнув головой на Джемми. — Так же было с Германом, но у него не был выбора, так же как и у малышки Джоан, — она грустно посмотрела на свой огромный живот с третьим ребенком.
Я уловила мгновенный обмен взглядами между Роджером и Брианной, сопровождаемый улыбкой Моны Лизы, появившейся на лице Брианны. Она устроилась удобнее и погладила голову Джемми. «Наслаждайся, пока есть возможность, милый», — сказали ее действия более красноречиво, чем слова.
Я почувствовала, что мои брови приподнимаются, и поглядела на Джейми. Он тоже видел эту небольшую сцену и ответил мне мужским эквивалентом улыбки Брианны, прежде чем вернуться к шашкам.
— Мне нравится овсянка, — застенчиво вставила Лиззи, делая робкую попытку изменить предмет разговора. — Особенно с медом и молоком.
— А, — сказал Фергюс, которому напомнили о его первоначальном занятии. Он повернулся к Роджеру, подняв палец. — Ульи. Припев, понимаешь, куда летят les abeilles. [240]
240
Пчелы (фр.)
— Да, да, — миссис Баг вернула беседу к прежней теме, когда он остановился, чтобы вдохнуть воздух. — Овсянка с медом — лучшее средство для живота, хотя иногда даже она не помогает. Я знала человека, который не мог сходить по-большому целый месяц.
— Да? А он пробовал шарики из воска в гусином жиру? Или отвар из виноградный листьев? — немедленно откликнулся Фергюс. Француз до мозга костей, он был великим знатоком очистительных и слабительных средств и свечей.
— Все, — уверила его миссис Баг. — Овсянка, сушеные яблоки, вино с желчью вола, вода, которую он пил в новолуние в середине ночи… ничего ему не помогало. Бедный человек весь посерел лицом. Это были нервные судороги; его кишки просто завязались узлами, как…
— Он
Миссис Баг коротко задрожала от смеха.
— Нет, малец. Хотя он был близок к этому.
— Что же тогда ему помогло? — спросил Джейми.
— Она, наконец, заявила, что выходит замуж за меня, а не за кого-то другого, — мистер Баг, который дремал в углу на протяжении всего вечера, встал и потянулся, потом положил руку на плечо жены, нежно улыбнувшись ей. — Это стало большим облегчением.
Спать мы легли поздно после веселого вечера, который закончился балладой о проститутке, исполненной Фергюсом на французском языке под всеобщие аплодисменты. Джейми и Герман отбивали такт ладонями по столу.
Джейми лежал, заложив руки за голову, и время от времени хихикал, вспоминая строки песни. Было довольно холодно, и стекла запотели от нашего дыхания, но он был абсолютно голый. Я расчесывала волосы перед сном и восхищалась этим зрелищем.
Он оправился от укуса змеи, но был худее, чем обычно. От того изящные арки его ключиц были хорошо видны, и длинные мускулы рук четко выделялись под кожей. На груди, где ворот рубашки был обычно открыт, кожа имела бронзовый оттенок, но нежная кожа на внутренней стороне его рук была молочно-белой с синеватым узором вен. Тени смягчали резкие черты его лица, и свет мерцал в волосах, окрашивая их в свет корицы и янтаря там, где они лежали на его плечах, и делая их темно- рыжими и красно-золотыми на обнаженном теле.
— Свет свечи подходит тебе, сассенах, — произнес он, улыбаясь, и я увидела, что он наблюдает за мной синими, как безграничный океан, глазами.
— Я только что думала то же самое о тебе — сказала я, откладывая щетку. Мои волосы, чистые и блестящие, пушистым облаком падали на плечи. Они пахли ноготками и подсолнечником, и моя кожа — тоже. Купание и мытье головы зимой было не самым простым делом, но я не намеревалась ложиться спать, благоухая поросячьим дерьмом.
— Пусть горит, — остановил он меня, когда я наклонилась, чтобы задуть свечу, и взял меня за запястье.
— Ложись в кровать и позволь мне посмотреть на тебя. Мне нравится, как огоньки играют в твоих глазах, словно виски, который вылили на хаггис и подожгли.
— Как поэтично, — пробормотала я, но не возражала, когда он, уложив меня, развязал ленту моей рубашки и спустил ее с плеч. Комнатный воздух был холоден, и мои соски сжались, наморщив кожу вокруг них, но его грудь была восхитительно горяча, когда он прижал меня к себе, вздохнув от удовольствия.
— Полагаю, песня Фергюса вдохновила меня, — произнес он, обхватывая мою грудь и с восхищением взвешивая ее в своей ладони. — Боже, у тебя такие прекрасные груди. Ты помнишь куплет, где он пел, что у леди были такие большие сиськи, что мужчина мог зарыться в них по самые уши? Твои груди, конечно, не такие большие, но ты можешь спрятать в них мой…
— Не думаю, чтобы они должны быть такими огромными для этого, — заверила я его. — Поднимись выше. Если их сжать, то они держат довольно хорошо. Видишь?
— О, — выдохнул он с глубоким удовольствием. — Ты права. Это выглядит так красиво, по крайней мере, отсюда.
— И отсюда тоже выглядит интересно, — согласилась я, пытаясь не рассмеяться и не косить глаза. — Кто из нас будет двигаться?
— Пока я. Я не сильно натираю, сассенах? — забеспокоился он.
— Нет, совсем немного. Хотя подожди… — я протянула руку, вслепую шаря на столе возле кровати, взяла баночку с миндальным кремом и погрузила в нее палец.