Огрызки жизни или Дневники
Шрифт:
Ушел из дома. Иду от себя.
Вспомнилось, как после такой же ссоры, я очутился у винного ларька с твердым желанием напиться. Очутился, посмотрел в лица аналогичных сограждан и понял, что лучше не будет. Повернулся на 180 градусов – вижу цветы продают. Купил, бросился домой, Позвонил, стою, жду, открывает и чувствую - она моя.
А на этот раз- тоска и смятение. Пошел на Бродвей, свернул куда-то, потом опять свернул и очутился у дома-островка в бурном и ненадежном море памяти. Вошел, как 5 лет назад и настроение такое же праздничное. Против воли постучал, и оказался в комнате, где прошли лучшие минуты юности. Где была она, любимая.
– Ладно, ладно - это в романах бывает, - ответил. Кинулась, неожиданно быстро нашла сверток - письма, фотографии.
– Я думала, она легко перенесет, не получилось. Не стану говорить, что было дальше.
Мне до сих пор не верится, что так было, что я в чьей-то памяти. Опустошенный, пришел домой. Там Надя - мы рядом, как две треснувшие чашки в серванте. Там помнят, что любили и умирали, а дома - все забыто. От чего я убежал, что тянуло меня? Сейчас сын и Надя - это вошло в меня; то давнее, всколыхнулось и тянет в неизвестность.
1977. Лето. Написали новый проект - начинаем работы на Тагобикуле. Набрали людей. Федя (Фарухсатшо) Муборакшоев, Сашка Сучкин, морская геологичка Лида с признаками тихого помешательства. Пришла устраиваться. Зачем нам морские геологи? – Спросил у Ефима.
– Тот молчал и ответила Лида: - Но ведь в мезозое здесь было море?!
Взяли, но толку не было. В маршруты все мы ходили по одному (рабочие числились мертвыми душами у начальства), она часто терялась, ее искали. Был еще студент Миша, западник, с глупыми бакенбардами. Надежда в него влюбилась, не сводила глаз. Потом, уже поздней осенью Скрипник, тоже положивший глаз на Надю, сказал мне, подлый, что Федя распространяет слухи, что видел их на живописной тропе, поднимавшейся вкрест серпантинов от нижней дороги к лагерю. Они сидели среди половодья незабудок и целовались... Нет, не так это было. Надежда, на Кумархе, в слезах бросившись мне на грудь, сказала, что, по словам Скрипника, Федя распространяет о ней порочащие слухи. Федя был в это время на Западном Тагобикуле с канавщиками Кормушина. И вот, как-то вечером на тагобикульской штольне мы встретились. Они поднялись, мы долго не виделись, Федя, радостный, подошел ко мне с протянутой рукой. Я ударил его в лицо. Он упал ничком. Он мог убить меня - был вдвое сильнее. После нескольких рваных фраз Федя ушел чуть не плача от обиды. Вечером в камералку явился Скрипник, сильно избитый и матерящийся: - Я его посажу! – Оказывается, Федя его крепко поколотил.
Тогда я не поверил ни слову Феди. Но спустя многие годы я чувствую свою вину перед ним и благодарен, что он не поднял на меня, друга, руку. Мы подружились в ноябре прошлого года, сидя под снегом на Кумархе. Он только из техникума, памирец. Учил, чему мог, например в козла. С нами тогда еще был Ефименко. Он тоже его учил, но дольше. Ефим остался вместо меня с тем, чтобы на праздники - 7 Ноября - я остался на Кумархе. Когда я явился в аэропорт, на вертолетную площадку, мне показалось, что вертолет улетает (он подпрыгивал). Я бросился к нему, очень не хотелось оставлять Ефима без праздников. Через некоторое время из вертушки выбрался Малахов и густо меня обматерил. Я сделал ему корректное замечание насчет стиля речи, после чего он на секунду замолк, затем, гадко улыбнувшись, сказал, что я пьян (он был неправ, я выпил лишь пару кружек) и вызвал дежурного. Та прикатила на поезде, повязала меня, повезла в милицию. На выходе с взлетного поля стояли пьяненькие буровики. Они сообразили быстро и выручили, навалившись скопом. Малахов расстроился и сказал, что никуда не полетит. Так Ефименко остался на две недели на святые праздники на Кумархе с Федей. Начальство (сам ... о, боже, не помню уже фамилии начальника ЮТГРЭ) на этот раз простило меня.
Короче, я не поверил сплетням... А ведь на прощальном банкете Надежда не сводила с Миши глаз, потом отпросилась в отгул на той же вахте, что увезла его на Западную Украину. Зимой Надежда получила от него посылку. В ней была белая национально расшитая кофточка - вышиванка...
21.09.77. Поднимались на вахтовке с отгула, и на привале человек семь подвыпивших проходчиков волкодавами окружили Валентина Ефименко, главного геолога партии, с намерением попинать его ногами, или просто проверить на вшивость за высокомерие. Я разогнал их матом и тычками. Мне кажется, орлы пошли на Ефима, потому что знали, как я на это отреагирую.
Остро чувствую себя Вечным Жидом. Я или кто-то, за кого я в ответе, совершили какой-то грех, и нет мне на Земле места. Куда не приду, не приеду – не то место, тюрьма. С кем не сойдусь, проходит время, и оказывается, что не тот человек, и не потому что я изменился, а потому что этот человек меня отбраковал. Никто никогда не станет моим пристанищем, не погладит по головке, не прижмет к груди. Я вдвойне Вечный Жид, потому что не ценю вещи, не хочу взобраться на гору предметов, потому что это не мое. А вот деньги… Деньги единственный друг Вечного Жида, он их хранит и копит, хотя они пропадают, потому что века проходят, и деньги меняются…
09.01.79. Уже 79 год. Мне –28. Я все больше и больше ненавижу себя. За слабость, постепенно превращающую в омерзительное существо. Слабость воли, порожденная отсутствием цели. Скупость. Деньги представляют для меня относительную ценность. Когда деньги идут на ветер, я раздражаюсь. Надин кошелек всегда открыт. Как-то я месяц тайно брал у нее из кошелька семейные деньги, она не заметила. Потом сказал: - Я больше ста рублей взял, а ты не заметила. – Она ничего не сказала
Надо любить всех. Я не могу.
Мы слишком разные с Надей. Я должен уважать, чтобы любить. Что я хочу? Хочу полюбить Надю и жить с ней в мире, чтобы она любила.
Она тоже поняла, что нам не прожить долго, и много раньше поняла. Я знаю – уйдет она. Я не смогу уйти. Не смогу бросить сына.
05.03.80. 1-го была годовщина нашей свадьбы с Надеждой и субботник. Я сломал руку Скрипнику. Недавно посылал его на загородную перевалочную базу, куда свозили бороздовые пробы с Кумарха, чтобы разобрал их по наряд-заказам, ведь шофера привозят их и сгружают куча на кучу. Через неделю является: - Все в порядке, шеф, все сделал на отлично!
А сегодня мне втык от главного геолога экспедиции: лаборатория жалуется, что пробы идут вперемешку. Я тут же Скрипнику: - Что же, ты, сука, лгал мне, что разобрал пробы! Это вообще ****ский поступок, не мужской! Ты баба!
Я сидел в своем закутке зажатый между столом и стеллажом с журналами опробования, он 1.5м х 1.5 м размером, бросился на меня, стал бить сверху по голове. Я сидел так, что не мог ничем ответить. Надежда оттащила его, я вылез из под стола, бросился к нему, подрались немного. Потом я завернул ему руку за спину, она хрустнула в предплечье. Поняв, что сильно вляпался, я сел в прострации за свой стол. Скрипник, прижав сломанную руку к груди, левой бросал в меня журналы опробования канав и штолен…
Когда его увезли, я нашел Ефименко Валентина Николаевича, своего непосредственного начальника и спросил, что теперь будет? Он не умея скрыть радости – достал я его своенравно за 6 лет совместной работы – сказал: - Что? Да возьмут тебя под стражу, будут судить и посадят лет на пять за избиение подчиненного.
Не простил мне, что я его любовницу гонял в маршруты наравне со всеми. А что? Я Надю посылал в самые трудные маршруты, чтобы никто не мог сказать, что радею родному человечку. А сестра Светка с мужем Олегом приехали ко мне в партию типа отдохнуть, так через три дня на первой вахтовке уехали, потому как на 3600 каждый день залазить, это не физкультура по утрам, это - пахота. Нет, Ефим мужик неплохой, как стал с ним работать, сказал: - Мы будем с тобой спорить, а если не придем к общему мнению, будем делать, как я скажу, идет?