Ох уж эти штуковины!
Шрифт:
– Ну, хоть немного помылись, – рассмеялся дед вдогонку, пока мы, мокрые с головы до пят, рыскали по комнате в поисках сухой одежды. – Эй, молодежь! Тут к вам невеста в гости! Я так понимаю, на Купалу звать пришла, а, Дианка? – в его старческом голосе появились ехидные звонкие нотки.
– Вали! Твоя очередь с ней общаться, – я отпихнул Митьку к выходу и посмотрел на себя в мутное зеркало на книжной полке.
Куда уж, жених! Обтянутые загоревшей кожей скулы и торчащие из взъерошенной копны, куда еще с ночи набилась трава, уши. Мои самые выдающиеся черты. Если не брать в расчет обожженный солнцем нос. Я вообще старался на него никогда не смотреть. Курносый и покрытый
– Все лучше, чем собирать малину или навоз раскидывать. Подвинься! Че ты там увидел? – Митька оттолкнул меня от зеркала, уложил мокрые смоляные волосы пятерней и одернул футболку. Все, что нужно было сделать, чтобы девчонки сходили по нему с ума.
– Приходи вечером к костру. Не будешь же ты весь день с дедом в огороде ковыряться! – он хлопнул меня по плечу и был таков.
Я услышал, как Диана с досадой произнесла мое имя, затем взрыв смеха и удаляющиеся веселые голоса. Я подождал, пока они исчезнут, и вышел из дома в сопровождении ленивого кота, тершегося о мои ноги с таким видом, будто делает одолжение.
Дед бросил на меня косой взгляд, но ничего не сказал. Повадки Митьки он не одобрял громко и регулярно, но я чувствовал, что ему было бы легче, веди я себя так же, как Митя. Подозревал ли он, что у меня есть секрет, не знаю. Но я его настораживал – это точно. Поэтому я предпочел забрать ночную находку и уйти обследовать Колькину нору в усадьбе. Одному, без Митьки, больше шансов что-нибудь узнать, а не только вляпаться в неприятности.
В сам особняк, когда-то принадлежащий графу и отданный в распоряжение местного краеведческого музея, я не стал заходить, хотя еще с детства знал про потайной ход в подвале флюгера. Все деревенские мальчишки знали. Это у нас было что-то вроде посвящения – залезть ночью в хозяйские покои и прокричать какое-нибудь оскорбление в зеркало. Якобы, разозлившись, граф должен был явиться оттуда и задушить наглеца. Конечно, такого ни разу не случилось, но слухи о его ужасном характере и садистских привычках так твердо укоренились в жизни деревни, что времени никак не удавалось их поглотить, заставить исчезнуть. Дело еще было в его дочери, которая покончила с собой, когда грозный отец насмерть засек розгами ее возлюбленного, служившего в усадьбе конюхом. Местные часто вспоминали девушку к делу и без, приговаривая: «Смотри, Лизавета увидит и придет за тобой». Ходил слушок, что – неупокоенная – она охраняет деревню от злых людей и наказывает проказничающих мальчишек. Потому-то и странно, что с Колькой такое приключилось. У нас не то что несчастных случаев – скотина не дохла без причины.
Дверь в каморку Четырехглазого была нараспашку. Я спустился по крутым узким ступенькам. Мутные, покрытые паутиной окна комнаты были как раз на уровне земли. Здесь стоял сизый, душный, пропахший пылью туман, в то время как в открытый дверной проем лился солнечный свет июльского обжигающего полудня.
Все вроде бы на своих местах. Жесткий проваленный диван, старое кресло, украдкой вытащенное из хозяйской гостиной, шкаф завален какими-то деталями, проводками и прочим хламом. На столе несколько пожелтевших от времени книг.
Я сел в кресло, столетние пружины жалобно заскрипели. Оно качнулось, и мне померещились в окне чьи-то покрытые землей босые ноги. От страха я не мог пошевелиться и зачем-то, нащупав в кармане Колькины очки, надел их. Как будто кто-то подсказывал, что нужно делать.
Сначала все выглядело темным расплывчатым пятном, затем глаза стали привыкать. Появились детали, и до того удивительные, что я вскрикнул, забыв об опасности. Боковым зрением я замечал, что на дужке мерцают огоньки, и сразу догадался, что, попробовав каждую кнопку, я получу какой-нибудь еще фантастический эффект, но пока было достаточно представшего предо мной открытия.
Я оказался в другом месте. Нет, строго говоря, место было тоже самое – каморка прислуги, но, наверное, два столетия назад.
Пол устлан свежими выструганными досками, и я почувствовал их смоляной запах. В углу горел огонек лампадки перед крошечным образком. Вся мебель преобразилась, сбросив паутину и пыль. Пахло смородиновым чаем и немного рыбой.
– Пойдем быстрее! Нас никто не увидит, отец еще нескоро вернется, – девушка остановилась на ступеньке и, подобрав подол длинного, расшитого кружевом платья, согнулась, чтобы заглянуть в комнатку и улыбнуться мне, – что ты опять с этими книжками возишься! Давай, – она протянула тонкую, почти детскую руку и звонко рассмеялась, – а то без тебя уйду купаться.
Тело не слушалось, я не мог произнести ни слова, но, к своему удивлению и ужасу, поднялся. Увидел, как моя ладонь сжимает хрупкие пальцы, и, подхватив хохочущую Лизавету на руки, вышел наружу.
Тропинка пронизывала огромный раскидистый сад и сбегала к песчаной отмели, спрятанной в зарослях камыша под необъятной ивой. Ветви спускались почти до воды и так сладко шептали нам о любви, колеблемые теплым летним ветром, что кровь ударяла в голову, и реальность переставала существовать. Пара послеполуденных часов, пока ее отец ездил по службе, принадлежали только нам. Счастья было так много, что оно кружило голову и до боли переполняло сердце.
Я остановился. Это была не моя жизнь и не мои воспоминания. Холодок испуга прокрался по спине.
– Ты можешь пойти со мной, и мы останемся навсегда вместе, – она приковывала мой взгляд блеском распахнутых бирюзовых глаз, чуть лукавых, в обрамлении длинных пушистых ресниц, тень от которых причудливым узором ложилась на ее покрасневшие от солнца и от смущения щеки. Мраморный лоб и тяжелые золотистые кудри, шелк которых я чувствовал на своей коже.
– Лизавета? – показалось, я только подумал, не сумел произнести вслух, но она сразу отвела взгляд, и ее счастливая улыбка потухла.
– Ты не он, я знаю, – она как будто сжалась в моих объятьях, не вырываясь, но пытаясь отстраниться, спрятаться от правды, которая причиняла ей боль. – Его нигде нет! – она всхлипнула: – Я здесь застряла! Одной очень плохо, холодно…
Лизавета посмотрела умоляюще и отстраненно, словно обращаясь к кому-то другому. Ее тело растаяло, ощущение тяжести продлилось еще пару секунд, пока я ошалело смотрел на свои трясущиеся руки. Я сорвал очки и отшвырнул их.
– Ничего себе подружку Колек нашел! – из холода меня бросило в жар, сердце заколотилось. Я прыгнул в кусты, расцарапав ладони о колючие ветки шиповника, вытащил злополучные очки и бросился искать Митьку.
Лучше бы я оставил их там и сбежал. Но я все больше утверждаюсь в мысли, что это было невозможно. Они словно притягивали и сами просились в руку.
До праздника оставалось совсем немного. К вечеру на берегу собиралось все больше людей, и костер, который зажигали, как опускались сумерки, был каждый раз сильнее и ярче. Мне не нравились эти гуляния, многие из приезжих ребят тут же находили себе пару и начинали обжиматься. Я привык держаться в стороне и обычно, как темнело, уходил домой. А Митька оставался до утра.