Охота на Белого Оленя
Шрифт:
– Ну, всё, - Гиена сдвинул берет на затылок. - Значит, поговорили…
– А мне ты ничего сказать не хочешь? - мягко проурчал голосок сзади;
Гиена крутанулся винтом, принимая боевую стойку и готовый въехать ногой в любую подвернувшуюся челюсть - изящно подбоченясь, там стояла Росомаха и посмеивалась сквозь сжатые губы, щуря глаза.
– Ты, с-стерва… - выдавил Гиена; он тут всерьёз зарекается губить зверей, а эта тварюга за спиной хихикает…
– Но-но! - Росомаха отпрянула гибким движением. - Ведь обещал зазря не трогать… Я ведь… м-да… по следу пришла, на два словечка…
– Ну?!
– Ну, раз уж так… - она поискала глазами вверху что-то такое, чего там отродясь не было. - Короче, - мы в расчёте, да? Ты не в обиде? Ты что, блин, - разъярилась вдруг она, - в натуре ждёшь, чтоб я тут извинялась?!
– Аа, ты насчёт ножичка, - процедил Гиена, нехорошо улыбаясь; нож Росомахи он помнил - совсем недавно она так близко ему показывала, что любой суд признал бы это за угрозу оружием. - Я вообще-то принимаю извинения по вторникам, с часу до трёх, но для тебя сделаю исключение. На колени - и в голос.
– А хи-хи не хо-хо?! - совершенно взъерепенилась Росомаха. - Иди ты в баню!…
– Только с тобой, - схамил Гиена - и едва не пропустил удар ногой; обиженная лесная деваха била не шутя, в полный контакт, но и Гиена знал кой-какие махи и отмашки, так что махала Росомаха в основном по воздуху, в котором изредка мелькал Гиена.
– Вертлявый! - фыркнула она, отпрыгнув и опять приняв стойку.
– А то! - в тон ответил Гиена.
– Заболталась я с тобой, - стойка единоборца плавно сменилась у Росомахи стойкой манекенщицы. - Чао, придурок!
– Про должок не забудь! - бросил ускользающей тени Гиена.
Эве пригодились скудные познания по доврачебной помощи - там, где Бобёр пользовал раненых, она лишней не оказалась. Нашлись для неё и стоптанные кеды, и брюки (Слону впору), и рубашка с отпоротыми рукавами, ожидавшая разжалования в половые тряпки - но это всё же лучше, чем ничего.
Только - только она наметилась упасть куда-нибудь мешком и задрыхнуть, как вдруг, будто чёртик из коробки, перед ней возник запыхавшийся Волчок, от неудержной радости скалясь широченной улыбкой и откровенно горя счастливыми глазами.
– Ну, ты! - он не нашёл других слов для приветствия. - Как сама-то ? слышь, у меня кофе есть, горячий - хочешь?
Словно не дрались над Псом, и фляжку не он ей швырял!… Но встреча была так приятна Эве, что и её радость открылась навстречу лёгким, слабым, светлым смехом усталого человека, и она мотнула головой - пойдём!…
Кофе и впрямь оказался огненным, а заварен был - чтоб мёртвого поднять; Эва, обжигая губы и пальцы, пила маленькими глоточками из крышки термоса, а Волчок говорил быстро, будто боялся, что в паузе она скажет что-нибудь наотрез.
– …Не, ты понимаешь - и наши стали сюда просачиваться! Мало, правда, пришло - но команда подбирается - на отрыв! И оружие подтаскивают - вон, Вук, наш родич с Боснии, чего - то приволок такое… - он показал руками как рыбак - сорвавшуюся щуку.
– Так скоро?… Как он успел? - У нас свои дороги, - жестом старого партизана успокоил Волчок, - получше ваших, а границ мы не знаем… Эх, денёк бы ещё продержаться! Может, и русские, и шведские волки придут - эти тоже крутые. Ну, в общем - все за Оленя и Лес, даже герр Татцельвурм с Альп приполз…
– Татцельвурм? - ахнула Эва, округлив глаза. - Он же реликтовый, его учёные ищут - ему нельзя в бой!…
– Ага, значит всё же - бой? Сообразила, что иначе с принцем не договоришься?
Эва вздохнула, сжимая стынувшую крышку в ладонях. Что-то сдвинулось в мыслях - ещё днём она была убеждена, что взаимопонимания можно добиться путём переговоров, но после того, что с ней сделали…
В штабе Оленя было накурено и шумно; на Гиену ещё посматривали косо, но после зарока он стал лесным гораздо симпатичней - и о делах с ним уже говорили, как с равным. Боснийский Вук всех просто очаровал - когда распустил ремни на длинном тяжёлом свёртке и раскрыл ковровый чехол; Рысь даже присвистнул.
– Это «стингер», - коротко отрекомендовал оружие Вук. - Переносной зенитный комплекс. Мне его подарил Снежный Барс с Гиндукуша - он там распотрошил людской тайник в горах - а я дарю вам.
Реликтовый Татцельврум, занесённый в людские книги под знаком вопроса и наименованный натуралистами-криптозоологами «европейским ядозубом» - по предположительному родству с американским ядозубом-Жилатье и мексиканским Эскорпионом - неторопливо покуривал в углу короткую трубочку, набитую душистым табаком; огонёк коптилки отражался в его выпуклых глазках. Как он доковылял сюда на кривых коротких ногах? Глядя на Татцельврума, слыша его медленное шипучее дыхание, теплокровному молодняку невольно хотелось жить ещё горячей, любить ещё жарче, лишь бы не уподобиться этому ползучему реликту, пережившему свою эпоху - но старик приполз не умирать в дом престарелых; при нём был аккуратно вычищенный и заботливо смазанный немецкий пистолет-пулемёт времён последней войны. Вук, из вежливости спросивший Татцельврума о здоровье, неожиданно узнал, что его собственный прадед, сбежав из зоопарка в Граце, партизанил в ту пору именно с этим альпийцем, в одном отряде.
– Тот Вук был хороший боец, - пыхнул трубочкой Татцельврум, настоящий горец. Вы, Вуки, я знаю, умеете защищать свои логова и братьев в беде не бросаете.
С городских свалок, с помоек, из подворотен в Лес пробралась дружная стайка молодых Бездомных Псов - худые, нечёсаные, грязные, в репьях, они пахли бензиновой гарью и походили на панков; долговязый вожак - помесь колли с дворнягой - то и дело дёргал головой и цепи на потёртой кожанке бряцали в такт нервному тику.
– К-кароче, - заявил он за всех, - мы б-будем д-драться. За Лес.
К-кто не сдохнет - ост-таётся жить с вами.
Псы и их подруги показали оружие - ножи, кастеты, цепи, пару нунтяку, а Заика - револьвер.
Рысь наморщился на Заику, Заика на Рыся, и Рысь велел им выбросить всю наркоту, включая сокровенные заначки; Бездомные порычали, но послушались.
От семейства Собачьих явился ещё взбудораженный своей решимостью чёрный Пудель, стыривший у хозяина охотничий дробовик и патронташ - этот всё трогал себя за сердце, где нагрудный карман с фотографией хозяйских детей-близняшек, от которых он ушёл, едва не плача. Сломав два зуба, перегрызла цепочку и прискакала в Лес красавица Пума - любимица жены какого-то генерального директора; она прихватила с собой карманный «браунинг» госпожи, пару коллекционных кинжалов и ятаган.