Охота на Пушкина
Шрифт:
Говорил Лопатин солидно. Крайних мнений не высказывал. Старался выступать последним, чтобы по замечаниям бравших слово до него сориентироваться, где находится истина. И вообще придерживался житейских истин: семь раз отмерь – один отрежь, тише едешь – дальше будешь, береженого и Бог бережет. А когда дело запущено и устойчиво идет по накатанным рельсам – это не самая плохая стратегия.
К тому же у Лопатина, откуда ни возьмись, вдруг прорезался дар красноречия. Если начнет говорить, то как-то необыкновенно гладко, так, что заслушаешься. Обороты речи откуда-то взялись у него живописные: «по моему глубокому убеждению» или: «принимая во внимание вышеуказанные объективные обстоятельства», и даже: «исходя из маркетинговых особенностей нашего сегмента рынка». Окружающие только головами вертели: откуда что берется! Сказывалось, видимо, внимание к деловой прессе. При том что у Сашки, как на зло, во рту одно только: «типа – о-па!» да «как бы, блин!»
Лопатин держался с достоинством, но скромно. Не зазнавался. Всегда помнил, у кого сегодня ребенок сдает экзамен или тещу выписывают из больницы. Даже секретаршу не забывал поздравлять с днем ее рождения.
Короче, довольно быстро Лопатин стал популярен в компании. То есть, конечно, все понимали, что Сашка Пушкин – это голова, это хватка, это напор. Но стало звучать мнение, что и к Лопатину, между прочим, стоит приглядеться... Потому что и Лопатин тоже – очень и очень не прост...
Очень скоро стало понятно, что покойный Пушкин, хорошо зная и сына, и зятя, принял мудрое решение. Осторожный Лопатин исполнял роль балласта и не давал порывистому авантюристу Сашке ставить дело под удар рискованными аферами. К тому же Сашке приходилось конкурировать в мнении окружающих с терпимым и лояльным Лопатиным, самому сдерживать свои порывы и учиться сглаживать углы. И это шло ему на пользу.
Когда истекли положенные три года и Аниськин сложил с себя полномочия первого лица, среди членов совета даже наблюдалось некоторое колебание. Прозвучало даже робкое мнение, не сделать ли Лопатина генеральным, а шустрого Сашку – коммерческим, пусть себе прокручивает выгодные делишки! Потому что, чувствовали директора, в их тесном гнезде, где каждый имел свой теплый уголок и соблюдал свои интересы, появился неуживчивый кукушонок, который запросто может повыкидывать остальных птенцов с насиженных мест.
Но директором все-таки стал Сашка. Дело есть дело. Главное, чтобы компания побольше денег зарабатывала. Чтобы было, что делить. А уж поделить – мы как-нибудь поделим!
Дело, может быть, и выиграло, но Лопатин в лице Сашки приобрел неутомимого недоброжелателя, который не упускал возможности отомстить Лопатину за три года нервотрепки и мандража.
То есть о том, чтобы совсем вывести Лопатина из бизнеса, речи не шло – как-никак зять, но с авторитетом Лопатина Сашка повел самую решительную борьбу.
Он стал над Лопатиным подшучивать.
Например, в столовой. Стоило Лопатину отвернуться, например, отойти помыть руки или еще куда-нибудь – оказывалось, что в тарелку его рассольника в это время чья-то шкодливая рука вывалила полную солонку соли. Или на совещании. Встанет Лопатин что-то сказать или показать что-то по диаграмме на стене, а на его стуле, откуда не возьмись, – кнопка острием вверх. А все вокруг во главе с Пушкиным смеются-заливаются над душераздирающим криком усевшегося на кнопку Лопатина.
А то еще нагонит Пушкин десять человек грузчиков, они развернут во дворе Лопатинскую машину и поставят ее между двух берез. Лопатину нужно ехать домой, а оба бампера автомобиля упираются в березовые стволы.
Или еще хуже. Только Лопатин достанет из сейфа заветную подушечку и плед, только расстегнет верхнюю пуговку на брюках и привалится на бочок – Сашка тут как тут! Откроет запасным ключом дверь в кабинет Лопатина, подкрадется на цыпочках с группой товарищей к задремавшему Лопатину и ну орать и стучать – так что Лопатин вскакивает как ошпаренный, не соображая, где он и что с ним, с физиономией в рубцах от подушки и в расстегнутых штанах.
То есть Сашка всеми силами показывал окружающим, что Лопатин – человек, которого ни в коем случае нельзя принимать всерьез. Сашка делал из Лопатина клоуна.
Доверчивый и простодушный Лопатин, который, казалось бы, каждую минуту ожидал от шурина какой-нибудь подлянки, все равно каждый раз – к радости окружающих – попадался на его так называемые розыгрыши.
И уж совсем не стало Лопатину жизни, когда Сашка вдруг страстно увлекся охотой. И не только увлекся охотой сам, но втянул в это дело всех окружающих.
Советы директоров, главная задача которых, как известно, раздел левых барышей, теперь стали проводиться исключительно в специальном домике на дальних охотничьих угодьях. Скажем, в пятницу после обеда все руководство садилось в свои джипы и неслось к заветному охотничьему домику. Обсуждали дела, принимали решения, делили деньги, после чего парились в бане, бросались в студеное лесное озеро, ужинали, выпивали, а на утренней зорьке с ружьями и собаками уходили в лес.
И каждый раз Лопатин собирался на охоту, как в тюрьму.
– Патроны, патроны не забыл? – спрашивала у порога провожавшая жена Марина.
– Забыл! Ах, черт! И эту... как ее... Сумку для трофеев! Чтоб ее!
И Маринка бежит в кладовку за этой самой сумкой, по-научному, ягдташем. Потому что, сами понимаете, для участия в Сашкиных развлечениях пришлось накупить всего необходимого.
– Ну, с Богом! – каждый раз благословляла его на ратное дело жена. – Держись, Васёк!
Эти загородные поездки Лопатин терпеть не мог!
Во-первых, баня! Что, скажите, за удовольствие? И ладно бы еще своя, семейная, где только ты, жена и детишки. А когда десять толстых распаренных мужиков, с красными хмельными рожами, со вздувшимися венами на лбу и нездоровыми кругами под глазами, трутся друг об друга потными боками и задами, – от этого увольте! Это не для Лопатина! Вместо того чтобы поужинать спокойно в кругу семьи, мирно почитать газету, подремать у телевизора и поиграть с мальчишками в железную дорогу, – лезть вслед за всеми в ледяную воду, от которой сводит ноги, и делать вид, что ты на верху блаженства!
Во-вторых, пьянка! Даже представить себе трудно, сколько за выходные дни выпивали эти самые охотнички. Водитель Пушкина с утра пораньше в пятницу ездил прямо на ликероводочный завод, чтобы загрузить в багажник несколько ящиков вредоносного зелья, и еще ни разу, подчеркиваю, ни разу не было случая, чтобы к концу выходных хотя бы одна бутылка осталась не выпитой.
В-третьих, ночевка. Условия в охотничьем хозяйстве были, конечно же, хорошие, номера на двоих, паровое отопление, стеклопакеты и все дела, но когда удобства находятся в конце коридора, а в деревянном доме храпит десяток перепивших мужиков, и твой сосед заливается и трубит, как половозрелый марал на брачном лугу, можете себе представить, что это за сон!