Охота на Сталина
Шрифт:
Пальцы без устали барабанили по клавиатуре.
Он покажет, он им всем покажет, кто здесь ведущий журналист! Ишь ты, списать его задумали. И этот еще — продюссер с радио «Голос москвы» говорит, что ты мол и написать ничего путного не можешь, Бенедиктинский, что ты тогда людям в прямом эфире сказать сможешь? Тебя же юные Сталинисты заклюют. Хм. Какбудто мы не знаем, что у них за «прямые эфиры». И форум свой сами от коммунячьих троллей совсем закрыли. А он — Бенедиктинский сражается. Вот этот материальчик про простого советского воина, ненавидящего Вождя, будет просто бомбой под товарища Сталина. Человек не побоялся
По официальной версии шестого ноября сорок второго года, перед самой годовщиной революции, затаившийся на Лобном месте Красной площади один из бойцов московских частей ПВО выскочил и, побежав к Спасским воротам, начал стрелять из пистолета по выехавшей из Кремля правительственной машине. Сделав четыре выстрела, он был схвачен охраной. Дезертировавший из Красной Армии Савелий Дмитриев принял машину Микояна за машину Сталина. Восемь лет провел Дмитриев в застенках НКВД, где десятки следователей пытались выяснить мотивы покушения. Существуют две версии: первая — Дмитриев пострадал в период сталинских чисток и хотел отомстить, и вторая — он был психически болен. В конце сороковых практики запихивать неугодных в психиатрические больницы не было и Дмитриева расстреляли. А в конце августа 1950 года в центральных газетах СССР была помещена небольшая заметка: «Террорист Дмитриев был задержан на Красной площади. 25 августа 1950 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР он расстрелян».
Подлинные мотивы этого покушения так и остались тайной за семью печатями, но не для него.
Бенедиктинский сразу усомнился в официальной версии. Это же каким идиотом надо быть, чтобы стрелять по движущейся машине из пистолета, даже не зная, что она бронированная. Да и то, что это был не сталинский «паккард», а машина Микояна, многое проясняет. Даже тут Отец народов рисковать не хотел. Не хотел лично учавствовать в инсценировке покушения на себя любимого. Мало ли чего. А вдруг…
Да и Дмитриев этот. Та еще личность. Одних фамилий у него. Савелий Дмитриев — боец московского полка ПВО, бывший рабочий механического завода. Так. Виктор Орловский — старший инженер треста «Союзстройкооперация». Сергей Волков, Петр Сказочников…
Стоп. Опять этот Сказочников. Что-то часто стала ему попадться эта фамилия. Рутковский тут отказался Алексеем встречаться, сославшись на то, что какой-то закадычный его дружок Петя Сказочников лежит в реанимации. И теперь вот. А еще был Сказочников, проходивший в тридцатых годах по делу шахтеров. Не тот ли самый, кстати? Тогда вообще все становится предельно ясно. Подписали зека на роль в спектакле, а потом убрали по-тихому. Хотя нет. — Бенедиктинский перевернул листок. Вот в записках начальника МГБ города Надыма упоминается некий Дмитриев, этапированый из Москвы как раз в пятидесятом году. Пообещали, значит жизнь урожденному Сказочкину. Тьфу Сказочникову. А вот собственно и дело.
Перед Бенедиктинским лежала ксерокопия разлинованного листа, на котором было написано:
«Сказочников Петр Вениаминович…
И вдруг перед глазами всплыл разворот паспорта, который он поднял с мокрого асфальта тогда, на остановке. Ну конечно, тот психованный старик…
«… его жена Анастасия Эрдели, по матери Бенедиктинская…»
В глазах потемнело.
Не может быть! Не может быть столько совпадений! Его бабку тоже звали Анастасия… Надым… осужденный дед… И фамилия Бенедиктинский — не Иванов все-таки. Получается этот Сказочников его дед?! Там на остановке… Рутковский… звонить… бежть…
Калининская область. Калязинский р-н. г. Калязин. Ул. Ленина д. 7 16.06.1958 г
— Дама.
— А мы вот так ее.
— Валет.
— И на него управу найдем.
— А вот на это как?
— Да ты бы еще туза достал!
— А у него их штук десять в рукаве!
— А вот мы сейчас и проверим!
— Куда полез, козлина. Щекотно.
— Да ладно вам братва, не на корову играем.
— Все равно.
— Витек, ты чего такой кислый? С Андрюхой трофеи не поделили что ли?
— Да нет, все нормально, — Дмитриев встал, открыл форточку и закурил. — Предчувствие какое-то нехорошее.
— Да это от погоды. У меня вон тоже кости ломит и нервенный я с утреца был какой-то. Да ты накати, как я, и все будет заебись.
— Да не прет чего-то. И вертушка должна быть полчаса назад.
— Не парься. Керосину не подали или погода не летная… Да вон и летит уже что-то.
Далекий рокот турбины набрал силу, заволновалась трава, и возле скелета столовой бывшего санатория сел «банан». Два штурмовых вертолета, почему-то сопровождавшие в этот раз эту калошу, покружив немного, опустились рядом.
— Зарплату привезли, — сострил кто-то.
— Ну вот, а ты переживал, — успокаивавший минуту назад Савелия комендант Сеня, поднялся с пола, отряхнул колени и отправился встречать высоких гостей. Не дошел он буквально метров двадцать. Встал, отпустил кепку, которую до этого придерживал правой рукой, чтобы не улетела, и побежал обратно, размахивая руками и что-то крича.
Со стороны солнца на базу хантеров заходил еще один вертолет. И судя по звуку — не один. Когда первая машина, едва не задев верхушки деревьев, спикировала на поле, Савелий заметил свастику на ее борту.
— Этим что тут надо? — насторожился Корка, а Степан Мазур выскочил на крыльцо и принялся размахивать руками. Он любил качать права и выяснять отношения с «фольксфраями» на нейтральной территории, не рискуя при этом получить пулю. А теперь, когда немецкий вертолет развернулся к нему носом, получил целую очередь из крупнокалиберного пулемета. Мазуро почти что разорвало пополам.
Вертолет в это время развернулся бортом, и из его чрева посыпались «фольксфраи».
Бивень бросил сигарету и рванул к стоящему в углу пулемету. Глум уже с калашем встал в простенок между окнами, снайпер, имени которого Савелий не знал, поспешил на чердак. Все: Корка, Семен Темрюков, Андрюха Мишин и еще полтора десятка хантеров заняли оборону.
Тем временем немецкие вертолеты подожгли «банан» и принялись за машины сопровождения. Один так и не смог взлететь, а пилоты второго, вопя по рации о помощи, сумели увести машину в сторону Твери.
Ни одна немецкая стрекоза в погоню не бросилась. Все сели в поле напротив, и из них посыпалось пятнистое наемное войско.
Третий корпус санатория «Речной» обходили с обеих сторон. Молча, не сделав ни одного выстрела, «фольксфраи» брали хантеров в клещи. Это уже не была обычная стычка в зоне. Это спецоперация, грозящая нарушить и без того хрупкий мир между вчерашними союзниками по анти-сталинской коалиции. Неужели ставки так высоки, что высшие чины Вермахта решились на подобное? Конечно потом это можно списать на самоуправство холопов, но вот воздушный бой…