Охотники за каучуком
Шрифт:
— И так далее, и тому подобное… Благодарю вас, Маркиз. Вы должны понять, что все ваши измышления совершенно бесполезны, чтобы не сказать оскорбительны.
— Короче говоря — глупости! — подхватил Винкельман. — Друг не может стать для меня обузой.
— Вы изволили только что поведать нам о своей философии. Но и у нас тоже есть некоторая философия. И заключается она в следующем: один за всех и все за одного. А кроме того, вы — пока еще не инвалид. До этого далеко. Надеюсь, что недомогание все же позволит вам благополучно добраться до Курукури. Там мы погрузимся на пирогу, и вам станет легче. Сразу пойдете на поправку.
— От всего сердца благодарю, дорогие мои, — пробормотал растроганный Маркиз. — Я могу идти. Надеюсь, что могу… Я этого очень хочу.
— Как только что-нибудь случится, я тут же потащу вас на закорках. Мне это ничего не стоит, — прервал Винкельман. — Вы не так много весите. Шестьдесят кило! Ерунда!
— Около шестидесяти кило, друг мой. Вы очень любезны. Я от всего сердца благодарен вам. Однако надеюсь все же, что не придется злоупотребить вашей добротой.
— В любом случае можете всегда рассчитывать на меня.
Индейцы, бывшие свидетелями происшедшего, молча взвалили на плечи свою ношу, переглянулись и не спеша направились к востоку.
Маркиз попытался идти сам, хотя суставы его не сгибались и ноги отказывались подчиняться. Спустя некоторое время он все же заявил: несмотря на невыносимый зуд, состояние его не безнадежно.
Шарль и Хозе, по-прежнему на каждом шагу узнавая хинные деревья, теперь уже не так радовались этому. На сей раз они мечтали увидеть совсем другое дерево, именуемое лакр, чей сок индейцы успешно применяют при экземе. Но лакр, как ни всматривались друзья, не попадался на глаза.
За неимением лакра надеялись отыскать хотя бы ямс или батат. Из них можно было сделать муку, подобную картофельной. Известно, что врачи иногда применяют крахмал при экземе.
Однако все поиски, все старания были тщетны. Пока не могли придумать ничего лучшего, как посоветовать Маркизу не пропускать ни единого ручейка. Благо их в округе встречалось множество. Каждый раз несчастный по самую шею погружался в воду, чтобы хоть как-то облегчить страдания.
Время текло медленно, мучительно медленно. Усталость валила с ног. С утра индейцы-носильщики ковыляли еле-еле, а потом понемногу стали убыстрять ход, выбирая самые труднопроходимые тропинки.
Делать нечего. Нужно поспевать за ними и ни в коем случае не терять их из виду.
Поначалу Шарль был удивлен. Потом начал беспокоиться. И чем быстрее шли индейцы, тем серьезнее становилось его беспокойство. Он не мог отделаться от подозрений.
— Честное слово, я бы сказал, что эти негодяи взялись измотать нас. Им нужно, чтобы мы из сил выбились к вечеру и не смогли бы дежурить, замертво свалившись спать.
О том, чтобы уговорить их замедлить шаг, и речи быть не могло. При первой же претензии индейцы-хитрецы остановятся и вовсе откажутся идти дальше.
Быть может, они рассчитывали на то, что болезнь Маркиза сыграет им на руку. Обессиленный молодой человек не сможет поспеть за остальными, и друзьям придется что-то предпринимать.
Однако расчеты не оправдались. Бывший солдат морской пехоты, обладавший невероятной выдержкой и выносливостью, принадлежал к той редкой породе людей, чья жизненная энергия возрастала вместе с трудностями, встречавшимися на пути.
Заговор, если он вообще существовал, провалился. Когда наступил вечер, индейцы и сами ног под собой не чуяли.
Как и в прошлую ночь, белые предприняли все необходимое, чтобы помешать краснокожим сбежать из лагеря. Шарлю пришлось подменить Маркиза в роли повара. Больного уложили на мягкой и душистой охапке листвы.
По своим кулинарным способностям Шарль явно уступал Маркизу. К тому же из-за влажности и жары продукты начали портиться. И все-таки ужин прошел на ура. Аппетит за день невыносимой гонки нагуляли зверский.
Тем не менее Шарль без конца просил прощения за неудавшуюся стряпню.
Винкельман, всегда и всем довольный, старался утешить незадачливого кулинара, уверяя его, что у каждого свои секреты приготовления пищи и свой вкус.
— Свой вкус, — воскликнул Шарль. — Вы слишком добры ко мне. А между тем рыба горькая, перец я, кажется, перемешал с сахаром, специи пахнут муравьями, а мука заплесневела… Это какая-то отрава!
— Тут вы, без сомнения, правы. Продукты подкачали, — согласился Хозе. — Но взгляните, сеньоры, на индейцев. С каким отвращением они выливают на землю содержимое котелков. Нет, вы только посмотрите!
— Да! И правда. Обычно они голодны, как собаки. Всегда готовы что угодно сожрать. А тут, по-моему, собираются ложиться спать, не поужинав.
— Чудеса! Может, по дороге нашли чего-нибудь перекусить?
— От них всего можно ждать. Однако хватит разговоров. Пора устраиваться. Вы ложитесь, а я буду дежурить.
Шарль, хорошо зная по опыту, как тяжело бороться со сном после изнуряющего перехода, решил не садиться. Он принялся не торопясь ходить вокруг костра, время от времени останавливаясь. Постоит с минуту, опершись о дерево, и снова ходит.
Бывший серингейро думал о тех событиях, которые за последние месяцы совершенно переменили его жизнь. До сих пор это была размеренная жизнь поселенца, полная тяжелого труда. Он мысленно обращался к своей жене, красивой, молодой женщине, к любимым и дорогим его сердцу малюткам, что ждали там, далеко.
Внезапно он почувствовал, что тело немеет. Напрасно Робен пытался бороться с этим ощущением. Руки повисли плетьми, ноги стали ватными и отказывались служить. Молодой человек начал медленно оседать, не в силах заставить себя подняться. Он упал возле дерева, у которого только что мечтал о домашних, и так и остался сидеть с широко открытыми глазами и крупными каплями пота на лбу. Дыхание стало тяжелым, прерывистым.
Между тем он не потерял сознания и не все чувства покинули его. Глаза еще видели, словно сквозь туман. Мозг воспринимал происходившее, но как-то смутно. Шарль хотел крикнуть, шевельнуться, но язык присох к нёбу и тело не повиновалось его воле.