Охотники за каучуком
Шрифт:
Сколько времени пролежал он в полузабытьи? Француз ни за что не сказал бы.
Возможно, час… А может быть, и больше.
Во всяком случае, он все еще не в состоянии был двинуть пальцем, когда увидел, как индейцы поднялись из своих гамаков, подошли к его товарищам, тронули их и расхохотались, убедившись, что те неподвижны.
Они тихонько переговаривались, а потом засмеялись вновь. Убедившись в полной беззащитности белых, индейцы подняли их одного за другим: Маркиза, Винкельмана и Хозе — и положили прямо на землю.
Разбросав ветки и листву, укрывавшие сложенные вещи, мерзавцы хозяйничали, разворовывая, что под руку попадалось, как вдруг один из них указал пальцем на Шарля.
Прервавшись на минуту, краснокожие подошли к молодому человеку, и тот, что указал на него, произнес:
— Он спит.
— А глаза открыты.
— Это не важно. Он спит. Он съел ассаку, который я подмешал им в рыбу и в муку. Гляди-ка.
С этими словами индеец схватил Шарля за бороду, сильно дернул, потом еще и еще. Бедняга не мог сопротивляться.
Все весело рассмеялись.
— Видишь? Он спит.
— Да.
— А много они съели ассаку?
— Не знаю.
— А если чересчур?
— Тогда они никогда больше не проснутся.
— Умрут?
— Да.
— Много ли ты положил в еду?
— Не знаю.
— Возьмем все и удерем!
— Вот именно… удерем.
Шарль отчетливо слышал все, что говорили индейцы, и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Куда уж там! Он даже моргнуть был не в состоянии.
На его глазах негодяи собрали весь багаж, всю провизию, даже гамаки и исчезли в лесной чаще.
Зная теперь, что вместе с остальными съел отравленную пищу, Шарль с ужасом думал: «Какова же была доза? Чем станет для нас она: ядом или только снотворным?»
ГЛАВА 13
Глубокий сон. — Винкельман в ужасе. — Сумасшедшие! — Горячка. — Тайна раскрыта. — Отравление. — Лекарство против ассаку. — Соль. — Что делать? — Пальма парипу. — Могучий организм. — Соль парипу. — Зола. — Фильтр. — Спасены. — Снова сон. — Неприятное пробуждение. — Туземная музыка. — Индейцы. — Колдун и вождь. — Боевая раскраска. — Неудовлетворенная алчность. — Слишком доверчивы. — Кости белых сгодятся для флейт.
Раскаленное солнце прошло уже добрую половину дневного пути, когда Винкельман проснулся. Он чувствовал себя разбитым. Веки были тяжелыми, голова трещала, глаза еле открывались.
Удивившись, что так долго проспал, Шоколад обвел тусклым взглядом место стоянки, заметил привалившегося к стволу орешника Шарля, Маркиза, растянувшегося прямо на земле рядом с Хозе, разворошенные листья и ветки, что некогда прикрывали их исчезнувший багаж, и со злобой выругался.
— Тысяча чертей! Что все это значит? Я едва слышу собственный голос. Губами шевелить трудно. Весь какой-то ватный, двигаться не хочется.
Эльзасец с трудом встал, попытался сделать шаг, но, обессилев, упал на землю.
— Надо же! Ноги не держат, и мысли путаются, словно меня лупили по голове. Беспомощность такая, точно я — дитя малое. Ко всему прочему остальные спят как суслики. Что же здесь, черт возьми, произошло? Индейцев не видно, и вещи испарились. Мы, кажется, влипли!
Винкельману так и не удалось подняться, и он на четвереньках подполз к Шарлю, неподвижному и мертвенно-бледному.
При виде безжизненного тела Винкельмана объял ужас. Взяв молодого человека за руку, он обратил внимание на то, что рука едва теплая.
— Боже правый! Он умирает! Это невозможно! Эй! Месье Шарль!.. Месье Шарль… Просыпайтесь… Скажите хоть словечко… Ради Бога, что-нибудь.
Ответа не было.
Страшное горе, раздирающая душу тоска мигом, как по волшебству, развеяла головокружение и придала Винкельману силы. Могучая натура, железная воля одержали верх над недомоганием. Он наконец встал, заставил себя сделать несколько шагов и, покачиваясь, направился к тому месту, где неподвижно лежали Маркиз и Хозе.
— Месье Маркиз!.. Хозе!..
Та же бледность, та же неподвижность. Вернее, бледным можно было назвать лишь Маркиза. Кожа мулата приобрела жуткий пепельно-серый оттенок.
Ужасная мысль поразила Винкельмана. Он, почти рыдая, прошептал:
— Они отравлены? Конечно! И я тоже.
И вновь крик потряс округу:
— Месье Маркиз!.. Хозе!..
Мулат шевельнулся, сел, открыл глаза, вскинул бешеный взгляд на эльзасца. И нервно, конвульсивно хохотнул.
— Здорово! Этот жив! А что с другими? — Винкельман вернулся к Шарлю, обхватил его обеими руками, поднял, как ребенка, и понес к остальным. Уложил на подстилку из листьев.
Но что же дальше, Боже правый?! Подумав, эльзасец раздел Шарля и принялся энергично растирать.
Вскоре Шоколад с радостью отметил, что мертвенная бледность исчезает и кожа приобретает нормальный цвет. Дыхание Робена восстановилось, и внезапно сильная судорога прошла по всему его телу, от головы до ног.
Как за минуту до того Хозе, Шарль приподнялся, сел и улыбнулся.
— Да они с ума сошли! — в отчаянии проговорил Винкельман. — Они меня не узнают и смеются, словно безумные. Месье Шарль, посмотрите на меня! Ну, придите же в себя, месье Шарль! Скажите что-нибудь!
Единственным ответом был новый смешок.
Винкельман обернулся и увидел, что мулат сидит на корточках возле Маркиза.
Маркиз открыл глаза и, так же идиотски посмеиваясь, тупо рассматривал огромных черных муравьев, ползавших по его ноге. Хозе осторожно сбрасывал насекомых одного за другим и старательно давил их двумя пальцами.
— Нет, они точно сошли с ума! — сокрушался эльзасец. — Но что же случилось? Что они съели? А! Я, кажется, знаю. Вчерашний ужин… Негодяи индейцы отравили его. Точно! Потому-то и вкус был такой странный. Но почему же только я один в своем уме? Очевидно, из-за того, что я здоров, как лошадь. Яд на меня почти не подействовал. Мы отныне одни, без оружия, без лекарств, без продуктов среди лесной чащи. Что делать? Боже мой! Что делать?