Охвен. Аунуксиста
Шрифт:
— Бабушка, а зачем ты каждый камень целуешь? — спросил он тогда.
— Это я его на вкус пробую, — засмеялась та в ответ.
— Зачем?
— Если камень сладкий или соленый, горький или терпкий — значит, он не подходит. А ежели безвкусный, как вода — тогда годится в самый раз.
Теперь Охвен пытался понять, чем же отдают булыжники. Но только один отшвырнул обратно: ему показалось, что он горчит.
Чтобы найти голубую глину, годную для воздействия огня, он решил сходить спросить у кузнеца. Тот наверняка должен был знать, раз живет здесь долгие годы. Охвен предполагал, что сосед мог ничего не рассказать. Что ж, тогда ничего другого не оставалось, как спрашивать лопату и идти самому искать.
Но кузнец, на удивление, встретил радушно. Предложил рукой зайти в кузню и присесть на скамью. Сам в это время достал с огня горячий душистый отвар и налил Охвену целую чашу. Пить обжигающее питие из малины и еще чего-то там было очень приятно. Вдвойне приятно, потому что можно было закусывать ароматным настоящим хлебом, будто бы только из печи.
— Как жить-то дальше думаешь? — наконец, спросил кузнец.
— Сам по себе, — просто ответил Охвен.
— Ну-ну.
— Да мне только до тепла переждать. Потом уйду.
— Куда?
Охвен отставил полупустую чашу и вздохнул:
— Домой.
Про глину кузнец рассказал, лопату дал опять же бесплатно. На прощанье раскрасневшийся от горячего питья карел вдруг произнес:
— Можно ли когда-нибудь зайти к тебе? Помочь в ремесле, дров наколоть там, или меха подуть?
— Отчего же нельзя? — поднялся на ноги кузнец. — Приходи. Всегда буду рад. Я — Бьорн.
Охвен, налаживая свой быт, к соседу зашел нескоро. Времени не хватало, потому как он, к своим одиноким житейским делам добавил еще и ежедневные, несмотря на погоду, походы в лес. Здесь, как он убедился, водились не только редкие тощие дятлы. Попытав в разных местах, ему удалось, наконец, поймать в силки зайца. Потом нашел излюбленные прятки куропаток. Однажды прошел через кабанью тропу, но мысль охотиться на эту свинью даже не возникла. Шанс завалить животное, от которого стараются держаться подальше волки и медведи, был невелик. А калечиться перед долгой дорогой, к которой он настраивался, совсем не хотелось. В конце концов, если кончатся деньги и совсем прижмет с едой, можно продать еще один из двух мечей, что лежали заботливо завернутые в углу его дома.
Постепенно жизнь вошла в колею. В хижине было тепло и сухо. Дичь не переводилась, заготовка дров на зиму прошла, появилось свободное время. Сначала Охвен пытался заниматься с мечом, крутясь с ним, прыгая и кувыркаясь. Но потом понял, что таким образом мастерства не достичь: нужен партнер. Хотя, становиться викингом он не собирался, поэтому вполне достаточно было и того, что он уже умел. Тогда он решил сходить к соседу.
Кузнец встретил его, как будто простились только вчера. Охвен сразу же предложил свою помощь и очень обрадовался, когда тот не отверг эту просьбу. Раздувая меха, он смотрел, как Бьорн работает молотом. После работы опять попили душистого отвара и Охвен ел, как самое изысканное кушанье, домашний хлеб. Успел соскучиться по нему за прошедшее время. На прощанье кузнец протянул ему целый калач:
— Это тебе за работу. Бери, бери, не стесняйся.
Так и повелось с того времени: Охвен приходил и выполнял любую немастеровую работу. Разговаривали между собой они совсем мало. Но в этом и не было необходимости. Однажды Охвен, уже освоивший азы кузнечного дела, сделал маленькое нашейное украшение: медную рыбку. Получившийся окушок был тоже полосатым, с плавниками и черными глазами. Через крохотную дырку в верхнем плавнике он пропустил тонкий кожаный ремешок. Теперь можно было носить его рядом с нательным крестом. Бьорн одобрил рукоделие.
— Тонкая работа, — сказал он. — Любишь рыбачить?
— Это я сам, — застенчиво улыбнувшись, ответил карел.
Когда выпал снег, Охвен встал на лыжи. Их ему дал кузнец, с которым он продолжал общаться. Из деревни, тем более из усадьбы, интересоваться, как живет одинокий карел никто не приходил. Охвен даже стал думать, что про него попросту все забыли. Это его ни радовало и ни печалило. Но относительно спокойная жизнь невольно успокаивала.
Однажды, вернувшись со своего очередного похода в лес, Охвен, приближаясь к своему дому, почувствовал, что что-то было не так. Так иногда изгнанный из стаи волк без всякой причины вдруг не идет по направлению, ставшему ему привычным: ни чужих следов, ни, тем более, чужого запах он не обнаруживает. Просто отворачивает и идет другой дорогой. Тем самым минует встречу с приближающейся к нему стаей, готовой и жаждущей разорвать любого встречного. Но это — инстинкт, к которому животные часто прислушиваются.
Охвен не смог разобраться в своем инстинкте, лишь остановился на пороге, чтобы подвесить на вбитый в стену крюк парочку добытых куропаток. И вошел внутрь.
Первый же удар бросил его на колени, спазм перехватил дыхание, но это оказалось только началом. Охвен не видел своих врагов — глаза не успели привыкнуть к полумраку жилища, поэтому он бестолково заслонялся, получая новые болезненные тычки. Наконец, нападавшие, а их было два человека — это Охвен понял, сообразили, что легче орудовать руками — ногами не в тесной каморке, а на открытом пространстве. Его за волосы вышвырнули наружу, но снова на ноги встать не удалось. Удары сделались жестче. Охвен, пытаясь хоть как-то подняться и оказать отпор, быстро понял, что ему это не удастся. Его били, не останавливаясь, словно боялись, что он сможет начать защищаться.
Пощады он не просил, молчал — понимал бессмысленность слов. Его же враги, войдя в азарт, ругались, как черти. Наконец, кто-то очень удачно приложился ногой к боку в области печени, и, сверкнув желтой вспышкой, действительность исчезла. По крайней мере, для карельского парня. Два норманнских богатыря утомились. Видя, что их жертва перестала хоть как-то реагировать, остановились, вытерли пот со лбов и ушли, довольные, в деревню.
Охвен пришел в себя, когда уже начало смеркаться. Тело было сгустком боли. Глаза были щелями, как в рассохшейся двери. Губы были клювом утки. Он поочередно попытался пошевелить пальцами, потом руками, потом ногами, потом хотел, было, ушами, но вспомнил, что никогда этого не умел, и удивился, что ничего вроде бы не сломано. Охвен медленно поднялся и обнаружил, что хоть каждый вздох отдается болью по всему телу, но двигаться можно.
Он схватил котелок и поплелся к ручью. Студеная вода взбодрила. Дома, растопив огонь, Охвен, как мог, освежевал добычу, положил вариться горлышки и крылья, решив сегодня не давать нагрузку на помятую челюсть и обойтись бульоном.
Прихлебывая горячий суп, он начал думать.
То, что он расслабился и позволил поймать себя врасплох, было, конечно, очень прискорбно. Все-таки здесь он на чужой земле, кругом не враги, но и не друзья — это уж точно. Молодые норманны, что метелили его, очевидно, знали, что он тоже может за себя постоять. Иначе, почему бы они, уверенные в своей силе, не позволили ему хоть раз встать на ноги. Здесь-то его никто не знает, ближайшие знатоки проживают в усадьбе. А он-то, наивный, думал, что про него все позабыли! Вот и получил жесткий привет викингов. Ладно, если руки — ноги не переломали, значит это не беда.
Вот плохо другое. Те парни, что сегодня столь успешно провели налет, воодушевленные удачей, скорее всего на этом не остановятся. Кто это был, Охвен опознал: тот здоровяк — вожак, встретившийся ему в первый день, и еще один, тоже очень мощный, но не вожак. Они наверняка будут проявлять самостоятельность, придут еще. В следующий раз могут и покалечить — Охвен-то при первой встрече повел себя довольно нагло по их мнению.
Выход из такой ситуации один — нанести упреждающий удар. А потом выяснить все непонятки с хозяином усадьбы.