Охвен. Аунуксиста
Шрифт:
— Встал быстро! — пренебрежительно сказал он молодому парню.
Охвен словно отключился от всего окружающего мира, даже от своей боли, поджал под себя ноги и не предпринял никаких попыток подняться. Ему очень хотелось, чтобы этот монстр склонился над ним.
Стражник сделал шаг и протянул руку, чтобы за ворот поднять лишенного сил убогого человечка. Но тот внезапно прыгнул вверх, прямо с колен, метко угодив десятнику головой в челюсть. Из рассеченной губы полилась кровь, и стражник озверел.
— Ну все, гаденыш, тебе конец! — заревел он, пытаясь вытащить свой меч. В это же самое время он взглянул в глаза своей предполагаемой жертвы и не увидел в них страха, только холодный голубой огонь. Это десятника очень удивило, поэтому он на долю мига приостановил свое движение.
А Охвен, резко замахнувшись, ударил правой ногой стражнику под живот. Даже подставленная рука не смогла остановить мощный пинок. Теперь дышать прекратил датчанин, схватился руками за причинное место, позабыв про меч, и завалился на грязную землю. Если бы он в этот момент мог соображать, то понял бы, что так сильно ногой ударить просто невозможно, а также догадался бы о своей незавидной участи: если бьют представителя власти, то, скорее всего, до смерти.
Охвен, все еще не замечая вокруг ничего, поблагодарил господа, что он не выбросил тот заветный камень, когда бежал с плена. И как замечательно, что сегодня перед выходом в город без оружия, он запихнул этот камушек в носок сапога!
— Тебя повесят, урод, за нападение на стражу! — сипел в грязи десятник.
Охвен подошел ближе.
— Меня охраняет Закон! Ты не можешь меня убить! — завизжал стражник, дрыгая ногами, словно собираясь вырыть ими яму.
— Могу, — ответил Охвен, подхватил топор и сильным ударом обуха вмял переносицу бывшего десятника.
Потом достал свой сверток с янтарем и, не оборачиваясь по сторонам, спокойной походкой пошел прочь от неподвижного тела. Правда, в походке его теперь было ярко выраженная хромота на правую ногу. А еще Охвен усердно горбился, старательно задирая левое плечо, словно, вдруг, сделался горбуном.
В кустах, где прятался Торн, стоял влажный полумрак, насыщенный неприятными запахами, подымавшимися от протекавшего по дну оврага ручью. Город Оденсе старательно сливал свои нечистоты в безмолвствующую природу. Среди цепких колючек стоял, сложив руки крест-накрест на груди строгий Веселый Торн.
Охвена, увидев его, охватило странное смущение. Он даже перестал притворно хромать и горбиться.
— Что-то случилось? — поинтересовался Торн и, нарушив молчание, стал выглядеть более человечным.
Рассказав обо всем без утайки, Охвен почувствовал себя чуть ли не изменником.
— Да, засада! — поджал губы и помотал головой викинг. — Выходит, подставил я тебя! Ну да ладно, что живым вырвался! Вот только досадно, что тот нелюдь даже перед смертью не понял, за что его, собственно говоря, валят.
— Да, думаю, что причин, по которым можно было его казнить, было более чем достаточно. Жаль, что не ты его, конечно, закритиковал до смерти, но у тебя есть еще второй кандидат на эту участь.
— Это точно. Правда, придется поломать голову, как теперь можно до тела добраться. Наверняка, стража с ног сбивается в поисках убивца.
Охвен и Торн, никем не замеченные, выбрались из зарослей и пошли к постоялому двору, где отдыхали их кони. Никем не обеспокоенные, они заказали себе обед и узнали про страшное преступление, совершенное сегодняшним утром: злобный хромой горбун зарезал насмерть одного из лучших защитников города. Стражники поклялись, что перевернут весь город вверх дном, но этого горбуна найдут. Слуга, подававший еду, рассказывал об этом, как будто выздоровел кто-то из его родственников. Нечего сказать: уважали стражников в этом городе! Впрочем, как и в любом другом.
— Это ты, что ли хромоногий горбун? — посмеялся Торн.
— А что, разве было бы лучше, если бы искали по приметам? Так хоть есть какая-то надежда, что не схватят сразу. Вообще, ты, конечно, Торн — вождь авторитетный. Но, сдается мне, что нам бы поскорее уходить из этого города надо. Что-то в последнее время Дания мне не очень нравится, — сказал Охвен, наблюдая, как из казармы суетливо выходят ощетинившиеся копьями стражники.
— Как стемнеет — уйдем, — ответил Торн. — Послушай-ка, что надо сделать.
Уже в темноте Охвен со всеми своими нехитрыми пожитками и двумя конями незамеченным спустился к зловонной канаве. По пути его один раз остановила стража, но удостоверившись, что он не хромой и не горбатый, что печати на оружии не нарушены, отпустили, обозвав для пущей важности «голодранцем» и «сволочью». Самое сложное было уговорить лошадок спуститься сквозь ощетинившиеся шипами кусты к весело поблескивающему в лунном свете потоку нечистот. Кони оказались сговорчивыми, поэтому уже через некоторое время они, уныло опустив головы, стояли, привязанные к кустам на самом дне оврага.
Охвен тем временем, дыша через накинутую на нос повязку, побрел в направлении казарм по берегу зловонного ручья. Подойдя к ним достаточно близко, чтобы видеть смотровые окна, он, как и было оговорено с Торном, выбрал несколько сухостойных деревьев. Огонь на них заплясал живыми лоскутками, постепенно растущими до внушительных размеров. Когда Охвен понял, что пламя само по себе не потухнет, то поторопился вернуться к своим лошадям.
Он даже не задумывался над тем, что волею случая огонь мог разгореться до неприличия и перекинуться на какие-нибудь культурные строения. Мог также легко и непринужденно выжечь добрую половину города Оденсе. Кто знает, может быть, случись такое, и пришлось бы сказочнику Андерсену родиться через полторы тысячи лет где-нибудь в другом месте.
Но Охвен об этом не думал, он вернулся к коням и принялся ждать, что было не самым простым занятием при таком внятном аромате цивилизации. Животные тоже вежливо протестовали: пряли ушами, шумно всхрапывали и переступали с копыта на копыто. Наконец, одна из лошадей, словно, ее терпение иссякло, вытянула вперед губы, обнажив чудовищный оскал зубов, и сказала, точнее, пропела дурным голосом:
— Who's gonna ride your wild horses? Who's gonna take your to sea?