Охвен. Аунуксиста
Шрифт:
— Встал быстро! — пренебрежительно сказал он молодому парню.
Охвен словно отключился от всего окружающего мира, даже от своей боли, поджал под себя ноги и не предпринял никаких попыток подняться. Ему очень хотелось, чтобы этот монстр склонился над ним.
Стражник сделал шаг и протянул руку, чтобы за ворот поднять лишенного сил убогого человечка. Но тот внезапно прыгнул вверх, прямо с колен, метко угодив десятнику головой в челюсть. Из рассеченной губы полилась кровь, и стражник озверел.
— Ну все, гаденыш, тебе конец! — заревел он, пытаясь вытащить свой
А Охвен, резко замахнувшись, ударил правой ногой стражнику под живот. Даже подставленная рука не смогла остановить мощный пинок. Теперь дышать прекратил датчанин, схватился руками за причинное место, позабыв про меч, и завалился на грязную землю. Если бы он в этот момент мог соображать, то понял бы, что так сильно ногой ударить просто невозможно, а также догадался бы о своей незавидной участи: если бьют представителя власти, то, скорее всего, до смерти.
Охвен, все еще не замечая вокруг ничего, поблагодарил господа, что он не выбросил тот заветный камень, когда бежал с плена. И как замечательно, что сегодня перед выходом в город без оружия, он запихнул этот камушек в носок сапога!
— Тебя повесят, урод, за нападение на стражу! — сипел в грязи десятник.
Охвен подошел ближе.
— Меня охраняет Закон! Ты не можешь меня убить! — завизжал стражник, дрыгая ногами, словно собираясь вырыть ими яму.
— Могу, — ответил Охвен, подхватил топор и сильным ударом обуха вмял переносицу бывшего десятника.
Потом достал свой сверток с янтарем и, не оборачиваясь по сторонам, спокойной походкой пошел прочь от неподвижного тела. Правда, в походке его теперь было ярко выраженная хромота на правую ногу. А еще Охвен усердно горбился, старательно задирая левое плечо, словно, вдруг, сделался горбуном.
В кустах, где прятался Торн, стоял влажный полумрак, насыщенный неприятными запахами, подымавшимися от протекавшего по дну оврага ручью. Город Оденсе старательно сливал свои нечистоты в безмолвствующую природу. Среди цепких колючек стоял, сложив руки крест-накрест на груди строгий Веселый Торн.
Охвена, увидев его, охватило странное смущение. Он даже перестал притворно хромать и горбиться.
— Что-то случилось? — поинтересовался Торн и, нарушив молчание, стал выглядеть более человечным.
Рассказав обо всем без утайки, Охвен почувствовал себя чуть ли не изменником.
— Да, засада! — поджал губы и помотал головой викинг. — Выходит, подставил я тебя! Ну да ладно, что живым вырвался! Вот только досадно, что тот нелюдь даже перед смертью не понял, за что его, собственно говоря, валят.
— Да, думаю, что причин, по которым можно было его казнить, было более чем достаточно. Жаль, что не ты его, конечно, закритиковал до смерти, но у тебя есть еще второй кандидат на эту участь.
— Это точно. Правда, придется поломать голову, как теперь можно до тела добраться. Наверняка, стража с ног сбивается в поисках убивца.
Охвен и Торн,
— Это ты, что ли хромоногий горбун? — посмеялся Торн.
— А что, разве было бы лучше, если бы искали по приметам? Так хоть есть какая-то надежда, что не схватят сразу. Вообще, ты, конечно, Торн — вождь авторитетный. Но, сдается мне, что нам бы поскорее уходить из этого города надо. Что-то в последнее время Дания мне не очень нравится, — сказал Охвен, наблюдая, как из казармы суетливо выходят ощетинившиеся копьями стражники.
— Как стемнеет — уйдем, — ответил Торн. — Послушай-ка, что надо сделать.
Уже в темноте Охвен со всеми своими нехитрыми пожитками и двумя конями незамеченным спустился к зловонной канаве. По пути его один раз остановила стража, но удостоверившись, что он не хромой и не горбатый, что печати на оружии не нарушены, отпустили, обозвав для пущей важности «голодранцем» и «сволочью». Самое сложное было уговорить лошадок спуститься сквозь ощетинившиеся шипами кусты к весело поблескивающему в лунном свете потоку нечистот. Кони оказались сговорчивыми, поэтому уже через некоторое время они, уныло опустив головы, стояли, привязанные к кустам на самом дне оврага.
Охвен тем временем, дыша через накинутую на нос повязку, побрел в направлении казарм по берегу зловонного ручья. Подойдя к ним достаточно близко, чтобы видеть смотровые окна, он, как и было оговорено с Торном, выбрал несколько сухостойных деревьев. Огонь на них заплясал живыми лоскутками, постепенно растущими до внушительных размеров. Когда Охвен понял, что пламя само по себе не потухнет, то поторопился вернуться к своим лошадям.
Он даже не задумывался над тем, что волею случая огонь мог разгореться до неприличия и перекинуться на какие-нибудь культурные строения. Мог также легко и непринужденно выжечь добрую половину города Оденсе. Кто знает, может быть, случись такое, и пришлось бы сказочнику Андерсену родиться через полторы тысячи лет где-нибудь в другом месте.
Но Охвен об этом не думал, он вернулся к коням и принялся ждать, что было не самым простым занятием при таком внятном аромате цивилизации. Животные тоже вежливо протестовали: пряли ушами, шумно всхрапывали и переступали с копыта на копыто. Наконец, одна из лошадей, словно, ее терпение иссякло, вытянула вперед губы, обнажив чудовищный оскал зубов, и сказала, точнее, пропела дурным голосом:
— Who's gonna ride your wild horses? Who's gonna take your to sea?