Окаянная душа
Шрифт:
Эни и Курт, забыв о манерах, во все глаза уставились на женщину, отчего та немного смутилась.
— Э, Курт Тирнан. — Юноша первый опомнился и протянул руку для приветствия. Мэй с благодарностью пожала ее. Эни тоже представилась и получила в ответ приятную улыбку.
— Честно говоря, я хотела бы перемолвиться с вами парочкой словечками. — Тетя Мэй махнула рукой куда-то во тьму. — Не уделите мне чуть-чуть внимания, ребята?
Эни и Курт переглянулись. У обоих взыграло любопытство, а шестое чувство твердило, что их ждет нечто интересное.
— Конечно, без проблем, — ответила за них обоих Эни и потянула Курта за собой. Они вошли вслед за женщиной в тот самый ухоженный сад, что понравился Курту больше сада Эштель. Так значит, это их тетя живет по соседству!
Убранство дома резко бросилось в глаза по контрасту с обстановкой жилища брата и сестры Эштель. В доме тети также была гостиная с диваном и креслами, но от кухни и коридора она отделялась дверью с красивыми ажурными стеклами. Кроме того, в каждом углу стоял столик с декоративными вазочками или фигурками, шкафы с книгами, на стенах висели картины с пейзажами, а полы застилали тонкие мягкие коврики, напомнившие Курту «ковровую страсть» их директора Карпатова. В целом атмосфера дышала уютом, и юноша задумчиво прокручивал в памяти их посещение дома Эштель. Там не было никаких ковров и картин, лишь голые полы и стены. В доме, несомненно, было чисто, но все казалось каким-то необжитым, словно Зарина и Лаус не считали этот дом своей «крепостью», а пользовались им лишь как местом для ночевки. Как будто в любую секунду они могли собрать вещи и сорваться с места.
— Присаживайтесь, — тетя Мэй кивнула на диванчик. На этот раз зрение не обмануло их, и диван оказался таким же мягким, каким выглядел на самом деле. — Чаю?
Курт вежливо отказался, а вот Эни на удивление легко согласилась. Она даже не отказалась от бутербродов с ветчиной, хотя с подачи гостеприимного Лауса успела слопать целых два куска лимонного пирога.
Тетя Мэй сидела напротив них в кресле, нервно крутя в руках свою чашку. Курту, несмотря на протесты, она все-таки налила чай, и тот, сдержанно поблагодарив, хлебнул смесь. Чай оказался ужасным, — не в пример совершенству, сваренному Лаусом буквально пятнадцать минут назад. Однако Курт сделал над собой усилие и не поморщился.
— О чем вы хотели с нами поговорить? — Эни чай тоже не понравился, поэтому она нагловато налегала на бутерброды, берясь за чашку лишь для того, чтобы избавиться от сухости во рту.
Тетя Мэй нерешительно покашляла и передвинулась на краешек кресла.
— Вы ведь желаете добра Зарине?
Эни поперхнулась, а Курт нахмурился.
— Несомненно. — Юноша пытался говорить мягко, чувствуя, что женщине с трудом удается выговаривать слова.
— Она — хорошее дитя. Просто ей нелегко пришлось. Им обоим нелегко пришлось.
Эни отложила в сторону бутерброд и напряженно прислушалась к глухому голосу тети Мэй. Курт ощущал, что внутри него натягивается струна. Женщина повернулась к стене и взяла со столика фотографию. Еще одна отличительная черта: в доме Эштель они не заметили ни одной фотографии.
— Это они, — тетя Мэй протянула фото в рамке Эни, и Курт придвинулся к девушке, чтобы лучше разглядеть, — до трагедии.
С фотографии на них взирали улыбающиеся лица. Курт сразу узнал Зарину посередине. Ей было лет пять, но волосы уже ниспадали по плечам впечатляющими волнами. От ее открытой, искренней улыбки у юноши внутри все сжалось. Неужели она могла когда-то улыбаться вот так? Справа к Зарине прижимался высокий черноволосый мальчик лет одиннадцати-двенадцати с глазами цвета чистого неба. Лаус. Слева девочку обнимал широко улыбающийся мальчишка примерно одного с ней возраста. У него были пышные светлые волосы, отливающиеся сверкающим золотом и пронзительные зеленые глаза, как у кошки. Их цвет был такой же, как и цвет левого глаза Зарины. Сзади детей стояла молодая женщина с каштановыми волнистыми волосами и большими зелеными глазами. Они не были столь яркими, как у светловолосого мальчика или Зарины, но в них чувствовались тепло и любовь. Она, наклонившись к детям, обнимала всех троих, будто прижимая к себе букет цветов невообразимой красоты.
— Это Алексис. — Тетя Мэй перегнулась через кофейный столик и слегка коснулась пальцем изображения светловолосого мальчика. — Их брат. Он старше Зарины на один год.
— Так все-таки у нее два брата, — едва слышно пробормотал Курт.
— А это Талиша, их мать. Восемь лет назад она умерла от несчастного случая.
Эни рядом с Куртом дернулась и едва не выронила рамку с фотографией.
— Как это случилось? — тихо спросил юноша, будто боясь, что громкие звуки могут кого-то спугнуть.
— Балка на стройке упала на нее. Ума не приложу, как они оказались на территории стройки. — В глазах тети Мэй заблестели слезы. Курт почувствовал, как пальцы Эни сжимают его руку. — Ее придавило, но она была еще жива, когда ее доставили в больницу. Умерла на операционном столе. А Зарина стояла в коридорчике и все смотрела и смотрела в оконце палаты…
Губы женщины задрожали, и первые слезы начали прочерчивать линии на ее впалых щеках.
— Они же такие маленькие и невинные. Я же к ним почти каждый день приходила, а они по очереди стряпали яблочный пирог…
Тетя Мэй подавила рыдания и глубоко вздохнула, виновато глядя на испуганно замерших на диване ребят.
— Простите, что я тут устраиваю сцены перед вами.
Курт покачал головой и хотел сказать, что все в порядке, или как-то утешить женщину, но слова просто не шли с языка. Эни неподвижно сидела рядом, до боли сжимая его руку.
— Алексис пропал сразу после этого, — тетя Мэй шмыгнула носом и смущенно воззрилась на ребят. — Он ушел из больницы и больше его никто не видел. Эти дети в одночасье потеряли и мать, и брата. Ужасно. Им светил приют, и я изо всех сил пыталась собрать как можно быстрее все документы, чтобы оформить опеку над ними. У меня были большие проблемы с работой, но при мысли о том, что их могут разлучить… — Женщина стерла рукавом кофты новую волну подступающих слез. — Я не успевала к сроку, а эти маленькие детишки весьма умны и сообразительны. Почуяв опасность, они скрылись с глаз, и вдвоем бегали от разыскивающих их сотрудников полиции целую неделю. Но своим поступком они потянули время, и я успела завершить подготовку.
Эни протянула фотографию тете Мэй, и та прижала ее к груди, как величайшее сокровище.
— Я ведь им не родная тетя, — призналась она. — Я была всего лишь их соседкой. Но я люблю их как родных!
Женщина грозно воззрилась на Эни и Курта, словно те посмели сомневаться в ее любви к детям Эштель.
— А где их отец? — подал голос Курт. Ему не давала покоя эта мысль. Ведь отец должен был поддержать их после потери матери!
— Он пропал еще до рождения Зарины, — упавшим голосом сообщила тетя Мэй. — По крайней мере, так говорила Талиша. Я не очень ей верила. Мне думалось, что он просто их бросил.
На лице тети Мэй появилось возмущенно-злое выражение.
— Да как он посмел бросить этих детей?! Они же словно ангелочки — такие нежные, совершенные, добрые. Наверное, Лаус должен помнить его, своего отца. Если это так, то Лаусу пришлось труднее всего. Бедный мальчик.
Рука Эни в руке Курта затряслась. Он испуганно покосился на нее, и у него еще больше сдавило горло. По щеке Эни текла слеза. Девушка всегда была слишком чувствительной, слишком близко к сердцу принимала чужие горести.