Окаянный дом
Шрифт:
– Давай! – статский советник громко крикнул и скривился от собственного голоса, прибавил вполовину тише. – Давай сюда. А лучше отдай Лаптеву, пусть он прочтет.
– Вот-с!
Городовой с поклоном подал конверт и удалился. Следователь распечатал письмо.
– «Господа, мне вполне понятно, почему ваше расследование не задалось с самого начала. Вы старались разгадать, что стоит за странной комбинацией букв и, наверняка, перебрали сотни вариантов, но лишь впустую потратили время. Постичь логику сумасшедшего невозможно, поэтому начинать с шифра – гиблое дело. А вот если поставить себя на место преступника, то многое проясняется. Задумывались ли вы, по какой причине убийца забрал одежду Сомова?»
– Задумывались… Мы все мозги себе вывернули наизнанку! – раздраженно бросил Куманцов. – И что толку?
– «Вряд ли. Скорее всего, вы сразу отмахнулись от этой детали, или решили, что старик оголился сам, в припадке безумия. Но попробуйте-ка снять панталоны, сидя на облучке несущегося во весь опор экипажа… Для этого нужна ловкость циркового гимнаста. Разве обладал ею надворный советник преклонных лет? Разумеется, нет!»
– Разумеется… Ишь, как излагает. Фигляр!
– Григорий Григорьевич, если вы будете каждую строчку комментировать, мы и к вечеру не докончим это письмо. А вам через час к министру с докладом.
– Да, да. Ты прав, читай.
– «Покойника раздел убийца. А какой резон ему это делать? Покуражиться? Осквернить тело? Или сам тронулся умом? После недолгих размышлений я отмел все эти предположения. Ухватился за единственно верное: вицмундир унесли потому, что на нем остались следы, выдающие лиходеев. „Но что это за следы?“ – спросите вы…»
– Етишкина жиздорь! Вопросы он мне подсказывать будет. Много о себе возомнил. Вопросы здесь задаю я!
– Григорий Григорьевич! Право слово…
– Все, молчу. Читай. Но старайся пропускать язвительные замечания. Толку от них никакого, одни расстройства.
– «Из заключения судебного доктора мы знаем, что некая лошадь разбила голову Сомова, а колеса брички проехали по груди и переломали все ребра. Стало быть, колеса эти оставляют приметный отпечаток. Среди всех, упомянутых в вашем письме экипажей, первейшее подозрение вызывает пожарный. На таких обода колес регулярно пропитывают дегтем или креозотом, чтобы не сгнили быстро. Сверху-то, из бочки, постоянно вода льется, вот и мажут обруча, как шпалы на железной дороге. Помните, какой въедливый запах обычно плывет над перроном? Ни с чем другим не спутаешь. Вот и одежду Сомова ненароком испачкали креозотом. Спохватились: ай-яй-яй, что делать? Тащить тело к ближайшему вокзалу? Далеко, да и заметить могут. Поэтому просто раздели, а вицмундир и прочее, скорее всего, сожгли в печке».
– Но для чего пожарным понадобилось убивать безобидного старика? – не выдержал Куманцов.
– «Для чего же пожарным понадобилось убивать безобидного старика, бредни которого никто всерьез не воспринимает?»
– Издеваешься, Лаптев?
– Нет, здесь и вправду так написано.
Волгин вылез из-под стола и громко захохотал, роняя слюни.
– Умолкни, свисторыл! – осадил его начальник. – А ты читай.
– «Ответ на этот вопрос также очевиден: Сомов раскрыл заговор. Не такой жуткий, что мог бы погубить Петербург или целую империю. Мелкий заговор, грошовое мошенничество. Однако замешанные в нем персоны очень боялись разоблачения. Боялись лишиться насиженных кресел и небольшого, но постоянного дохода.
Пожарные команды уже давно набираются по вольному найму. В прежние годы там служили только солдаты, теперь – кто угодно. Многие отряды стали настоящими бандами и состоят из авантюристов всех мастей. К тому же дружины конкурируют меж собой. Замечают дым с каланчи, кто приехал первым и потушил, тому достаются слава, медали и щедрое вознаграждение. А второй лишь зря гонял лошадей. Стало быть, брандмайору выгодно раньше остальных узнавать о пожаре. Честные начальники для того чаще меняют дозорных на каланче, чтобы глаз не уставал. Но есть и такие, кто договаривается с мелкими лавочниками или попечителями казенных заведений, чтобы те в определенную ночь поджигали угол дома или сараюшку ветхую. Зная заранее, когда и куда ехать, хитрецы успевают прикатить еще до того, как струйка дыма поднимется в небо и соседи начнут вопить: «Пожар! Горим!»
– Отличная задумка, – одобрительно загудел Волгин. – Половина этих лавчонок застрахована от огня. Но страховщики выплачивают деньги, только если пожарные дадут справку, что это не поджог, а само загорелось. Тут выгода для всех очевидна: бригадиру – медаль и премия, купцам – страховка.
– Уймись, мухоблуд! – оборвал его Куманцов, нервно проглядывая на часы. – Не перебивай.
– «Система работала безотказно, но однажды случилось непредвиденное. В сарае, намеченном к ночному поджогу, спрятались двое гимназистов. Возможно, читали запрещенные книжки, а может тайком курили папиросы – не суть. Когда пристройку запалили с четырех углов, мальчишки перепугались. Сперва они затаились в соломе, предполагая, что злодеи вот-вот сбегут, и удастся выбраться незамеченными. Но поджигатели не собирались уходить, стояли у дверей в ожидании пожарной бригады. Гимназисты терпели, пока дым разъедал глаза, но когда на них загорелись сюртучки, выбежали на двор, кашляя и задыхаясь. К этому моменту прибыли пожарные. Они прибили нежелательных свидетелей баграми, а потом увезли подальше, окунули трупы в реку и побултыхали, пока не намокнут.
Душегубы рассчитывали, что любой нормальный человек, увидевший тела, решит – дети выпрыгнули из горящего дома в реку, спасаясь от гибели, да и утопли, а пожарные потом выловили трупы баграми. Газетчики так эту историю и изложили. Поскольку были нормальными людьми, и здравый смысл подсказывал им самое логичное объяснение. А болезненно подозрительный Сомов прочел сообщение о погибших гимназистах в «Петербургском листке» и разглядел подвох».
– Что, в «Листке» и впрямь есть такое сообщение? – насторожился статский советник.
Лаптев отложил письмо, развернул газету и зашарил глазами по заголовкам.
– Есть.
– А мы… Вы его прежде в упор не замечали, – хмыкнул Куманцов. – Вот нам… Вам, дуракам, зарубка на память: впредь внимательнее быть. К уликам. И вообще…
Волгин не ответил, он уже с минуту яростно грыз кулак, чтобы снова не рассмеяться. Лаптев судорожно кивнул и взялся за письмо.
– «…разглядел подвох. Он знал про сгоревший сарай, поскольку служил инспектором гимназий. Известно ему было и о других сомнительных возгораниях в округе. То, что тела мальчишек достали из реки не рыбаки, не лодочники, а именно пожарные, лишь подтвердило безумные теории. Он сложил головоломку шиворот-навыворот, и оказался абсолютно прав.
Но с кем поделиться своими догадками? Министру Горемыкину сумасшедший родственничек уже давно как рыбья кость поперек горла. В полицейском участке засмеют: «Что за досужие выдумки! Бредишь, дядя?» И все же Сомову не давало покоя, что убийцы останутся безнаказанными. Надворный советник машинально читал газету дальше, размышляя о том, кому пожаловаться, чтобы толк вышел. Чтобы его обвинениям поверили. Дошел до новости про хулиганство на мосту – кто-то разрисовал одного из чугунных львов, – и его осенило. Львов. Именно Львов! Безумец вспомнил, что читал на первой полосе «Листка» огромную заметку про открытие передвижной выставки на ладье «Первенец». Корабль поплывет от Петербурга до Царицына, останавливаясь у каждой пристани, чтобы показать всю мощь современных пожарных дружин, а заодно и опытом поделиться, как сподручнее огонь укрощать. Новация замечательная, а вот заметка – пустячок. Сплошное перечисление фамилий сенаторов, министров, вице-адмиралов… Но, среди прочих, упоминается и князь Львов, глава Соединенного Российского пожарного общества».