Окаянный дом
Шрифт:
– Про это здесь тоже есть, – помахал письмом Лаптев. – «В деле остался непонятный момент, который я так и не смог до конца разгадать. Зачем обнаженный труп Сомова посадили в экипаж и пустили кататься по городу? Возможно, вы сумеете установить истину во время допроса подозреваемых. Я же поделюсь осторожным предположением. Всем известно, что сумасшедшие обладают невероятной силой и живучестью. Возможно, Сомов погиб не сразу, а только впал в бессознательное состояние. Пока убийцы раздевали его и оттаскивали в придорожную канаву,
Молодой следователь приосанился, надулся от гордости и прочитал с особым выражением последние строки:
– «Хочу сказать искреннее спасибо тому следователю, кто догадался прислать мне полный нумер „Петербургского листка“. По одной странице разгадать сию головоломку было бы затруднительно. И, разумеется, все мы должны мысленно поблагодарить покойного Сомова. Его безумная подозрительность и привычка читать каждую букву с особым вниманием, выискивая тайные связи между опубликованными в газете сообщениями, в итоге помогли раскрыть преступный заговор».
– Так министру и доложу! – воскликнул Куманцов, надевая фуражку. – Этими самыми словами.
Лаптев фыркнул, прикрывшись исписанным листом бумаги.
– Что там еще?
– Да так…
– Читай уж, что пишет этот гений.
– «Так министру и доложите. Этими самыми словами».
– Не может быть, чтоб он и это угадал! А ну-ка покажи письмо.
Статский советник покраснел, перечитав последние строчки. Пробормотал что-то невнятное и стряхнул с мундира прилипшие крошки.
– И никаких «с глубоким почтением» или «искренне ваш», – особист сделал пару нетвердых шагов и заглянул через плечо Куманцова, разглядывая подпись. – Просто буква М с косыми закорючками и двойной петлей. Да-с, Ваше высокородие… Вот оно и случилось. Московский сыщик натянул-таки нос столичной полиции.
– Готов пожертвовать носом. Главное, чтобы голова на плечах удержалась. Лаптев, вели запрягать! Негоже заставлять министра ждать.
– А с письмом что делать? Приобщить к расследованию? – следователь хлопнул по тоненькой папке с документами.
Статский советник на мгновенье задумался, потом разорвал листы вместе с конвертом в мелкие клочки. Волгин понимающе кивнул, и его тут же стошнило прямо на начальственные сапоги.
Окаянный дом
Стекло осыпалось на подоконник, издавая жалобный звон. В комнату влетел увесистый булыжник и с изумительной точностью опрокинул чернильницу. Темно-синий водопад пролился со стола прямо на брюки.
– Мармеладов! – рявкнул незнакомый голос с улицы.
Сыщик посмотрел на разбитое окно с некоторым опасением. Крадучись подошел, глянул на возмутителя спокойствия: ого-го! Настоящий великан.
– Тоска у меня, – сказал он и тяжело опустился на клумбу, подминая цветы.
Хм…. Это уже странно. Что-что, а развлекаться миллионщик умеет. Постоянно выдумывает особые выверты для увеселения публики. Помнится, на Рождественском балу выложил пол в своих хоромах новенькими червонцами – чтобы не только есть-пить, но и плясать на золоте. Император осерчал, когда донесли, что пьяные гости топтали каблуками его августейшие портреты, отчеканенные на монетах. И то верно: кому подобное оскорбление понравится?! Игумнова чуть не сослали из Москвы на Кавказ. Насилу откупился. Теми же червонцами, говорят… Но и тогда не утратил купчина живости духа, не сходила с его лица нагловатая ухмылка.
Станет такой просыпаться спозаранку и ехать на Пречистенку, чтобы пожаловаться на скуку? Исключено. Не похож он и на похмельного, хотя налицо мешки под глазами Плохо спит. Чем-то обеспокоен. Стало быть, тоскует не без причины. Надо подождать, что скажет дальше. Возможно, все и прояснится.
– Мне в Ярославле каждая собака кланяется. На моих мануфактурах ежедневно три тысячи пудов пряжи вертят, – Игумнов говорил без хвастовства, перемежая слова тяжкими вздохами. – Я разных тканей в год произвожу столько, что хватит Москву укутать по Камер-Коллежскому валу в десять тысяч слоёв!
Он зачерпнул с клумбы вязкую жижу, оставшуюся после недавнего дождя, и размазал по затылку.
– Прииски золотые на сибирской земле… А счастья нету!
Игумнов заревел по-медвежьи. Вскинулись могучие руки к розовеющему небу, да тут же рухнули, а вслед за этим жестом развалился и сам купец, будто выгоревший изнутри храм – заскулил, запричитал. Сквозь всхлипывания пробивались отдельные слова, но попробуй разбери хоть что-нибудь в эдакой тарабарщине! Сыщик терпеливо ждал. Вскоре из пепла невнятных звуков потянулись первые ростки здравого смысла.
– Супружница законная мечтает оттяпать мой дом в Замоскворечье. Видали вы тот дом? Цельный дворец! Изразцы на фасаде. Сорок комнат и в каждой мебеля заморские. А ягарме этой туда вход заказан. Ох и мерзкая баба! За двадцать лет надоела хуже мозолей на пятках. Фабрику ей подарил, чтоб отстала… Так нет же, вцепилась, как эта проклятущая безделица. Давит, давит, а хрен сорвешь.
Он выставил безымянный палец, чтобы Мармеладов убедился – шишка на суставе, разросшаяся за долгие годы, мешает снять обручальное кольцо.