Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба
Шрифт:
Но, несмотря на их близость, Юна, как и прежде, сбегала из дома на берег Карбского моря одна. Она взяла слово с молодого учёного, что он никогда не будет следить за ней ночью, и уходила от него, от матери, от деревни на свидание с луной и одиночеством.
Омрачало отношения ещё и то, что Солана не одобряла их союз, всячески стараясь вразумить дочь не связываться с Паром.
– Почему она так к тебе относится? Ведь раньше ты нравился ей. Она даже в пример тебя ставила, – удивлялась Юна.
Пар пожимал плечами и лишь крепче её обнимал.
Вскоре, он начал убеждать Юну, что все изменится, и Солана больше не будет стоять между ними. Девушка ждала этого с нетерпением, но ей слабо верилось в такое счастье.
В один из дней она зашла к Пару домой и не застала его
Всё произошло четыре дня спустя. Небо было пасмурным, нагнетая в воздухе предчувствие трагедии. За окном время от времени проливался сильный дождь, словно создавая длинные водяные решётки вокруг каждого дома и запирая домочадцев в своих тёплых комнатках, как пленников. Лишь несколько самоотверженных рыбаков сидели на берегу моря, укутавшись в плотные дождевики. Им вовсе не нужна была рыба – они искали за пределами уюта ощущение превосходства духа человека над природой.
Юна и Солана, как и большинство жителей деревни, сидели в своём деревянном домике на краю селения и занимались рукоделием. Вдруг в дверь постучали. Но в это же мгновение раздался сильный гром, своим рёвом приглушающий все остальные звуки. Женщины переглянулись в недоумении: показалось ли им это? Ни одна из них не была уверена, что слышала стук. И снова гром – ещё более сильный, сопровождаемый отсветами ударивших в землю молний, и снова еле слышное дребезжание двери. Тишина вновь воцарилась в гостиной, и лишь удары дождя о стекло, бьющие в такт мерно идущей секундной стрелки на круглых парадных часах могли нарушать её. И вновь гром, да такой, что в доме затрещали стёкла, и зазвенела посуда – стихия яростно пыталась скрыть визит ночного гостя под буйством чёрного от туч неба и криками испуганных женщин. Но когда долгий рёв природы утих, мать и дочь услышали монотонный непрекращающийся стук в дверь, доносившийся после оглушительного грохота как будто из другого мира, где не вода тяжёлыми каплями наполняла воздух, а воздух случайными проблесками прорезал морскую толщу. Юна поспешила открыть – на пороге стоял Пар, промокший до нитки. Девушка, не спрашивая разрешения у матери, быстро втащила его в дом.
Юноша, разувшись и сняв мокрый плащ, стоял в коридоре, не решаясь пройти в гостиную. В ответ на такую робость незамедлительно последовал упрёк от Соланы:
– Ну что ты там стоишь? Ещё простудишься! А ну скорее проходи.
Его усадили в кресло, укрыли одеялом и принесли горячего чаю. После того, как Пар согрелся, он начал нетвёрдым голосом говорить о том, что так давно планировал.
– Уважаемая Солана. Зная Ваш суровый нрав, я долго не решался на этот поступок. Не в смысле, что Вы суровая женщина, нет, просто Вы очень бережёте Вашу дочь – я понимаю – боитесь за неё… я тоже за неё боюсь. Нет, не в смысле, что ей чего-то стоит бояться, я просто… – он замолк на полуслове, понимая, как глупо сейчас выглядит. Переведя дыхание и собравшись с мыслями, он произнёс: – Я прошу у Вас руки Вашей дочери.
С этими словами он разомкнул сжатые в кулак руки, и перед хозяйками предстала маленькая коробочка. Пар открыл её и достал тонкое кольцо, повторяющее форму волны. Именно его он искал по всему городу четыре дня, стараясь угодить вкусам любимой. Наставшая пауза поглотила собою всё: время, пространство, звуки, движение. Сколько она продлилась – не мог сказать никто, но юноша решил прервать тишину.
– Как-то неловко получилось. Я готовил длинную красивую речь с метафорами и олицетворениями – Вам обязательно должно было понравиться. Но на деле всё вышло иначе, как это, в общем-то, обычно и бывает. Но ни это важно, а то, что я люблю Юну. И это превыше любых слов.
Он ожидал любой реакции от Соланы: упрёки, нравоучения, холодное спокойствие. Он даже в глубине души надеялся увидеть радость на её лице и почувствовать на своей шее объятия растроганной женщины, но то, что произошло далее, он никак не мог предсказать. Солана задрожала всем телом, но не от холода, а от нахлынувшего вдруг ужаса. Из глаз её потекли слёзы, но они не имели ничего общего со слезам радости или горя – так плачет маленький ребёнок, которого только что очень больно избили. Долго её пытались утешить Пар и Юна, опешившие от такой реакции и не знающие, что делать, но всё было без толку – пока женщина не выплакала всё наболевшее, и её глаза не стали красными от солёных слёз, тишина не приходила в стены этого дома. Успокоившись, Солана подняла глаза на недоумевающих молодых людей и попыталась объясниться:
– Ради бога, простите меня! Простите, что разревелась тут перед вами, простите, что всячески мешала вам и вставляла палки в колёса, простите, что не верила в ваши чувства, а даже если в глубине и верила – заставляла отрицать их. Но поверьте: так было надо. Это необходимо! Ведь вы всё равно не будите вместе…
– Но почему? – перебила её Юна. – Почему? Мама, ведь…
– Дочь моя, да что ты обо мне знаешь? Знаешь ли ты моё прошлое, знаешь ли, через что мне пришлось пройти? – диким голосом прокричала Солана. Но потом она резко успокоилась, потухла, словно прогоревшая спичка и выдавила из себя чуть слышно: – И тебе придётся пройти…
Глава 2. История Соланы.
– Я мало что помню. Я не помню своих родителей, отчего дома, родных лиц – ничего! Я не помню ни одной секунды из своего детства, как будто меня не существовало до того злополучного дня. Бывают отдельные вспышки в моих снах: то ли люди, то ли события, но в момент пробуждения всё тут же забывается. Остаются только ощущения чего-то тёплого, близкого, чего-то «своего», растворившегося в глубинах моей искалеченной памяти в первых лучах рассвета. Может быть – это маленькие льдинки прошлого всплывают на поверхности океана моего беспамятства. А может быть это лишь плод моего больного воображения, мечтающего о прошлом, которого у меня никогда не было. Я была тогда совсем молодой девушкой.
Солана падала в океанскую бездну. Вокруг была лишь вода, мрак, и бесконечно тянущееся время, которое тащило её вниз. Она не могла дышать – её лёгкие были полны воды. Это было мучительно тяжело: ей было нечем дышать, а всё внутри неё просило хотя бы один глоток воздуха. Хотелось расцарапать шею, вырвать горло – только бы не томиться этой тяжестью. Но она не умирала – она просто бездыханно опускалась вниз. Девушка плыла на поверхность от отчаяния, дабы выбраться из этой пропасти, но сколько бы она ни старалась, темнота вокруг не отступала. Тогда она пыталась как можно быстрее опуститься вниз, чтобы скорее достичь дна, но силы растворялись в воде, как соль, и она перестала бороться. Наконец, наступил момент, когда она больше не понимала: где верх, где низ, падала она или поднималась, да ей уже было всё равно – она ждала, чтобы сознание поскорее покинуло её. Но проклятье, которое было посеяно в сердце, не давало ей забыться – ум был ясен, и тем ужаснее казались мучения, сжимающие грудь недостатком воздуха.
Где-то внизу появился слабый свет – мерцание, символизирующие надежду, конец бесконечно длинным страданиям, в которых минуты тянулись, как дни. Солана собралась со всеми остатками своих сил и поплыла на свет. В голове мелькала мысль: вдруг это не спасение – вдруг это удильщик, заманивающий её в свою ловушку? Но она понимала, что уж лучше такой конец, чем неопределённая бесконечность, в которой она заблудилась. Свет расширялся: из маленькой точки он превращался в большое кольцо, которое поглотило девушку. Солана очутилась под большим куполом. Мрак и холод остались высоко позади. Внизу перед девушкой представали экзотические растения морского дна, неведомые рыбы и скульптуры, созданные из камня и льда. Огромная площадь под куполом была усеяна множеством ракушек, которые формировали рисунки и орнаменты, напоминающие всплески разбивающихся волн. Солана чувствовала, что эти рисунки символизировали её разрушенную жизнь, точно так же разбитую вдребезги и раздробленной на множество разрозненных капель её памяти, которые, кажется, уже никогда больше не сольются в единый океан прошлого, а останутся высохшими пятнами солевых разводов на скалах её отверженной судьбы. Её жизнь – скорлупа, ракушка, из которой достали моллюска – её судьбу – и бросили на дно в пустынную среду скорби, и она – лишь оболочка, в которой почти ничего не осталось.