Океан. Выпуск пятый
Шрифт:
— Хоть и впервые в жизни, ну да ладно! Бери пять!
Макко нерешительно принимает протянутую пятерню и покашливает. Ему хочется что-то сказать, но слова застряли…
Прогноз погоды все же не соврал — к утру стихло. Небо совсем прояснилось, и погрузка на «Хийюсааре» шла полным ходом.
— Ничего тут особенного за ночь не было… Подувало, правда, ветерком, но судно с рейда честь честью привели, — докладывал Макко пришедшему утром на работу капитану порта.
— Да-да, лужи повсюду, ночью тут, видно, плескало, — соглашается капитан. И начинает смотреть записи, которые Макко сделал в вахтенном журнале. Редкие брови капитана сошлись у переносицы. — У вас тут… Что это? Взгляните-ка!
— Что делать, бывает… — извиняется Макко.
— Сколько раз я должен напоминать вам, что вахтенный журнал —
Но видно, что сегодня он в хорошем настроении и длинных нотаций не будет. Да и с какой стати капитану сердиться, если месячный план выполнен и остается лишь дожидаться приглашения кассира, чтобы получить премию…
И старый Макко, направляясь в утренних сумерках домой, сегодня держится куда прямее, чем обычно, и шаг у него такой же легкий, каким был некогда на борту «Адмирала Завойко».
Виктор Широков
ПОД ФЛАГОМ
В. Матвеев
В ШТОРМ
25
Река все мелела и мелела.
Дробилась на рукава и старицы. Путала русло с излучинами и протоками.
Ложе реки обманывало, петляя. Грозило порогами. Устрашало крутыми уклонами.
Казалось, заманивает Ключевая своих непрошеных гостей, чтобы вдосталь посмеяться над ними. Оглушить внезапными порожистыми всплесками, напугать таинственными отзвуками — как сычи или выпи прячутся они меж береговых каменистых круч.
1
Сокращенный вариант.
Караван продвигался не по прямому фарватеру, кривил обходными зигзагами, словно бы спасаясь от кого-то. Старый капитан буксира Лука Байбалов знал, от кого он удирает второпях — от зимы, столь ранней в его краях, от нагоняющего ледостава. И прикидывал замысловатую лоцию в уме, все чаще закрывал при этом узкие гляделки, спрятанные в глубоких, как два ущелья, глазницах. И пожевывал серебристые, наподобие лисьего хвоста, усы. То ли молился про себя, то ли прятался от одолевающих забот.
Не было нужды внушать капитану Байбалову, с каким драгоценным грузом движутся они по строптивой реке. Земляки его радио слушают каждодневно и давно уж прознали: если стройка начнется вовремя, без отсрочек, то и заработки будут всю зиму напролет не скудные. И впредь веселее заживется байбаловским внучатам и племяшам, а последышей у Луки наплодилось, что оленят в добром стаде. И все ждут каравана с азартным нетерпением.
При погрузке новенькие машины, яркоцветные, что твои игрушечки — экскаваторы, грейдеры, скреперы, бульдозеры, автопогрузчики, — своим ходом взбирались на стальные палубы барж. Позади широкопалубных барж в караване встала тентовая баржа с научными изыскательскими приборами, где на обшивке тюков и ящиков красовались бокальчики и буковки красненькие: «Не кантовать!» Ко всем грузам, какие встречаются у них на воде, Лука Байбалов привык относиться с извечным почтением. А тут нечто совсем невиданное тянут, и трижды был предупрежден капитан: доставить точно к сроку, хоть по льду иди, а пробейся! Люди ждут, а время не ждет!
И вот уже четыреста километров буксир-трудяга «Водник» тащит по текучей, разбегающейся веерами тропе всю эту прочно сцепленную вереницу судов. Лишь подстраховочная баржа-самоходка да кран подъемный ползут за ними своим ходом. А впереди еще сотни обмелевающих к зиме верст.
Последний беззадержно проходимый об эту пору отрезок миновали на той неделе. А как затуманилась вода тонким салом и стала местами попадаться на глаза шуга и снежница, то и замаячила на палубе фигура загадочного попутчика. В начале рейса, при чистой воде он все больше в каюте посиживал.
Еще дома, только-только приготовились убрать концы и отвалить от причала, как трусцой подборзил портовый диспетчер и вручил категорический приказ: принять пассажира на борт! Зимовщик не зимовщик, командированный не командированный в замасленном полупальто из бывше зеленого нейлона. И багажа-то при нем, считай, никакого, кроме портфеля, доверху набитого бумажной кладью — замки не застегиваются.
Отчалили. И начкаравана Княжев, которого по давней привычке все — и сверху и снизу — величают дядей Володей, заперся с ним у себя в каюте. Уж какой у них там исполнялся дуэт, в подробностях никому не дано было знать. Но словеса долетали громкие. «Я же настоятельно предлагал вам добираться независимо от нас!» — доносился смачный княжевский басок. «Имею все основания находиться здесь и сопровождать свой груз…» — слышались возражения неизвестного. «Но ваш груз к нашей магистрали первоначального отношения не имеет!» — парировал дядя Володя. «Коли бы не имел, то и меня б здесь не было…»
Спорили, что называется, до хрипоты. Крутой мужик Княжев, и слово его — замок. Но на сей раз верх, по-видимому, взял не он. А на вопросы любопытствующих: «Кто таков этот дядечка?» — отвечал неодобрительно: «Так, посторонний…» Но постороннего он на борту не оставил бы.
Краснолесье по берегам Ключевой исподволь сменялось поникшим, угнетенным леском. Мельчали ельники. Голыми и мшистыми становились заплески — сумрачные подножия каменистых крутояров. И по фарватеру все чаще подстерегали коварные камни и мели, именуемые здесь осередками и падунами.