Октавия
Шрифт:
– Это зависит от того, что понимать под старомодным - чопорное викторианство или разгул Реставрации?
Он взял меня за руку.
Он пьян, повторяла я про себя, стараясь сохранять присутствие духа.
– Ренуаровская женщина, - сказал он.
– Это из тех толстух с виноградом?
– спросила я.
– Нет, то Рубенс. Ренуаровские девушки - изящные голубоглазые блондинки с нежно-розовой кожей. Странно, - он бросил на меня разящий насмерть взгляд, - вы совсем не мой тип, а возбуждаете меня чертовски.
Опустив глаза, я, к своему ужасу, увидела,
Внезапно его пальцы коснулись моего кольца.
Я попыталась выдернуть руку, но он не отпускал ее, внимательно рассматривая кольцо.
– Кто вам его подарил?
– спросил он.
– Седрик, - отвечала я.
– Мой… жених. Ужасное слово, правда?
– Я натужно хихикнула самым жалким образом.
– И кольцо ужасное, - сказал он.
– Оно очень дорогое, - вступилась я за Седрика.
– А почему ваш жених не с вами?
Я объяснила, что Седрик в Норфолке, устраивает свою политическую карьеру.
– Вы давно помолвлены?
– Почти полтора года.
Рори неприятно улыбнулся.
– И часто он вас любит?
Я попыталась принять оскорбленный вид, но у меня ничего не вышло.
– Его это вообще мало волнует, - пробормотала я.
Рори раскачивал пустую бутылку, держа ее двумя пальцами за горлышко.
– Стало быть, он к вам равнодушен?
– Мы с ним отлично ладим.
– С обожаемого предмета обычно глаз не спускают.
Мой взгляд невольно обратился к Тиффани, мирно спавшей, опустив голову на плечо блондинки.
– Я ее не слишком обожаю, - сказал он, проследив за моим взглядом.
– Она потрясающе выглядит, - искренне заметила я с завистью.
Он пожал плечами.
– Корпус от “Роллс-Ройса”, а мозги от “Мини”.
Я снова хихикнула. Внезапно он наклонился и поцеловал мое обнаженное плечо. Волна возбуждения прокатилась по мне. Еще минута, и мое платье, вместе со всеми булавками, просто воспламенится.
Я перевела дыхание.
– У меня дома есть бутылка виски, - сказала я.
– Так чего же мы ждем, пошли!
Глава 2
Мне было стыдно. Я сознавала, что ужасно виновата перед Седриком, но мне еще никогда в жизни не встречалось такое воплощенное искушение, как Рори Бэлнил. Как Оскар Уайльд, я могла устоять перед чем угодно, кроме искушения.
Мы брели по Кингз-роуд в поисках такси и очень позабавились, усаживаясь в ванны, выставленные у магазина сантехники. Потом мы проходили мимо художественного салона. Рори, хмурясь, приглядывался через стекло к выставленным полотнам.
– Ты только взгляни на эту дрянь, - сказал он.
– Там бы, если бы не милость Господня, могли быть и мои картины, ведь я - величайший гений двадцатого столетия. Кстати, завтра в одиннадцать я встречаюсь с одним человеком насчет моих картин. Ты лучше сразу заведи будильник, как мы придем.
Какая самонадеянность, подумала я. Уж не думает ли он, что я так легко уступлю?
Рори увидел такси и остановил его. Всю дорогу мы целовались.
Боже, какое это было наслаждение! Я и миллионной доли такого не испытала за все время моего знакомства с Седриком. Вместе с оранжевыми цифрами на счетчике стремительно взлетала моя температура. У Рори было такое изумительное стройное тело. Быть может, потому, что он художник, да еще с примесью французской крови, в искусстве целоваться ему не было равных.
И все же какой-то настойчивый внутренний голос призывал меня остановиться. Я регрессировала со скоростью света, позволяя себе все, что я делана до встречи с Седриком: я слишком быстро уступала, слишком поддавалась и чувствовала себя, как и прежде, неприкаянной и несчастной. Я распрощаюсь с ним у подъезда, решила я твердо, а когда мы были уже у двери, я подумала: я только приглашу его выпить немного, как делают в таких случаях, а потом он уйдет.
Только мы вошли, я дала ему виски, а сама бросилась в ванную, вычистила зубы и вылила на себя полфлакона Мининых духов. Потом я бросилась в спальню и убрала с ночного столика детектив Жоржетты Хейер, заменив ее парой интеллектуальных французских романов, взятых с полки.
– Где ты научилась так наливать?
– спросил он, когда я вошла в гостиную.
– Я одно время подрабатывала в баре.
– Это семикратная доза, - сказал он, залпом допивая виски.
– У меня сейчас все перед глазами в семикратном размере, - сказала я.
– Я столько сегодня выпила, что вижу и семерых тебя. Великолепная семерка, надо сказать.
– Значит, можно приступать к оргии. Планы Энни в конце концов реализуются.
Я с покорным видом села на софу. Он сел рядом.
– Ну и как? Приступим?
– Он не сводил с меня глаз, но и не шевелился.
Я судорожно придумывала, что бы сказать.
– Подожди, - сказал он.
– Тебе что-то попало в волосы.
Я так никогда и не узнала, было ли там что-нибудь на самом деле. Но он сделал движение, как будто вынимал что-то, и, придвинувшись ближе ко мне, с неподвижным лицом поцеловал меня.
Ощутив укоры совести, я попыталась оттолкнуть его.
– Я пойду сварю кофе, - пробормотала я.
– Ты же знаешь, я помолвлена с Седриком, ему бы это не понравилось.
– Замолчи, - сказал он мягко. Очень медленно он расстегнул все булавки, скреплявшие мое платье - сначала ту, что соединяла лиф и плечико, потом маленькую золоченую под замком “молнии” и, наконец, две, на которых держался мой лифчик без бретелек.
Обнаженная до пояса, я не могла двинуться с места.
– Ренуаровская девушка, точно!
– сказал он негромко.
“Остановись, прекрати это!” - сказала я себе, но так и не шевельнулась.
Проснулась я уже утром. Я не закрыла как следует шторы, и солнце жгло мне глаза лазерным лучом. Но еще более жгучей была улыбка Седрика, смотревшего прямо на меня с фотографии. Умирая от жажды, я потянулась за стоявшим на столе стаканом, сделала глоток, и меня чуть не вырвало. В стакане было виски.