Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет» монаха Киево-Печерского монастыря преподобного Нестора-летописца
Шрифт:
– Вот так пусть будет, только сильно не шевели… Давай помогу одеться.
– Давай, – ответил Олег и опёрся на руку, которую – сильную, он это почувствовал, предложила ему девушка. – Зовут как?
– Василисой назвали в Константинополе.
На следующее утро чуть рассвело, князь снова считал, сколько добавилось ладей.
Он сидел и на песке отмечал десятки новых, о которых ему докладывали Велимид и Фарлаф. Когда закончил, Родька подвёл вороного и составил ладони, но князь без его помощи взлетел в седло и пнул Родьку ногой, тот свалился в мелкую воду, и рать загоготала.
– Может, без тебя мне и меч не поднять? – глядя сверху, через гоготание рати, прокричал князь и, когда ратники успокоились, кивнул ближнему – тот подвёл Родьке лучшего из княжьей конюшни уже осёдланного коня.
Отрок исподлобья глянул на князя, отряхнул рубаху и штаны и из-под бровей глянул на девушку, та верхом была среди дружины и серьёзно смотрела на него.
«Хоть она меня не срамит!» – Он закинул повод и вскочил в седло.
– Вот смеху-то! – сказал он ратникам. – Я вам!
– Ты возвращайся, – сказал Олег Василисе, она кивнула, повернула лошадь и поскакала к княжескому шатру.
«Видал, как держится, как заправский степняк!» – подумал князь и обратился к Родьке:
– Со мной пойдёшь.
Князь правил по омываемому мелкой водой песку. Родька не знал куда.
Князь молчал.
Родька думал.
«Как ему девка-то? – думал Родька. – Хотя, наверное, что там девка? Ганна-то как?..»
Князь остановился у большого куста ракиты, перегородившей путь и нависавшей над водой из-под высокого берега, спешился, зашёл в воду и стал пригоршнями пить.
«Запалился князь!» – подумал Родька и криво ухмыльнулся, представляя себе картину, как вчера в бане «запалился» пятидесятисемилетний князь Киевский Олег.
Олег глянул на него.
– Чего скалишься? Свистни по-сокольи два раза!
Родька удивился, но приказ Олега выполнил и свистнул.
Из-за куста, ещё князь не выбрел из воды, показался чёлн, в нём против течения по мелководью небольшим веслом как шестом толкался мальчик лет двенадцати. Он обогнул ракиту, подошёл к берегу и вытащил чёлн на песок.
– Что на порогах? – спросил Олег.
– Мелко ещё, пороги сухие, тятя сказывал.
– Когда шёл сюда, волну видел?
– Видел…
– Сколь дней?
– Семь.
– А что хазары?
– Стоят от берега далеко.
– Видать?
– Видать, но тятя сказывал – далеко.
– Шепни тяте, что через десять дней на большой волне большая рать пойдёт, он знает, что делать.
Обратно шли снова молча, Олег не торопил вороного, а Родька еле сдерживался, чтобы своему новому коню не дать плетей, а тот, сноровистый буланый трёхлетка, так и гнул шею укусить за коленку и приплясывал.
«Через десять, – подпрыгивая в седле, думал Родька и помахивал перед глазом буланого плёткой, – как бы не так! Завтра… крайний срок через день – ладьи будут готовы, снасть есть, поклажу погрузить – и можно в путь, а по высокой воде мы до порогов – за три дня добежим… да три ночи… четыре… Князь сказал, что за десять, значит, даже ежели на подступах нас увидят, то только с нами их передовые и доскачут, значит, основная сила нас встретит уже на широкой воде, тогда, если «тятя» на первую ладью сядет и посерёдке проведёт…»
Эти мысли занимали Родьку, но не сильно, он думал, а перед глазами во всей красе, как он себе это представлял, стояла новая княжья девка.
«Что же это я не узнал её имени, ведь видел же до этого и не узнал?»
– Сегодня ночевать будем на берегу, – сказал князь, – вели шатёр поближе переставить, завтра снимаемся, распорядись, чтобы всё погрузили.
Родька кивнул и вдруг услышал далеко за спиной, от того места, где выплыл мальчик, короткое ржание.
«На конях малец прискакал, а чёлн, видать, под ракитой прятал, тогда допреж нас к тяте-то успеет!»
После вчерашнего пару Олег прислушивался, болит ли плечо, но болело самую малость, и он даже забывал. Он вошёл в шатёр, девушка его уже ждала, она была одета в мужское, так приказал Олег, он ей улыбнулся:
– А не болит рука-то… кудесница…
– Ещё немного поболит, только надо ещё перевязать…
– Успеется, – сказал князь и сел на греческий раскладной стул. – Вели подать брашно – есть будем.
Василиса вышла и скоро вернулась.
– Из вятичей, говоришь. – Олег усадил её рядом и припомнил давешний разговор. – А что помнишь?
– Конные, и у них псы под ногами…
– А дальше?
– Дальше студёно было…
– А тятя и матка?
– Смутно помню, кругом всё чужие, только младший брат…
– Как тебя родители звали?
– Полиной…
– А сейчас Василисой? А как хочешь, чтобы я тебя звал?
Девушка потупила взор.
– Ладно, время покажет, как тебя звать.
Ещё не рассвело, когда под берегом зашевелился народ, потянул за ужи и из-под Киевой горы стали тащить долблёнки и подкатывать кругляк, а из разлившейся Почайны большие ладьи выталкивались на шестах, и их подхватывало течением. В конце косого спуска к Днепру была широкая песчаная отмель.
– Да борта мне не побейте! – в рассвет крикнул Родька и кому-то погрозил плетью.
По течению
Киева гора становилась всё меньше. Она исчезала совсем, когда её загораживали выраставшие берега, потом берега становились ниже, и тогда снова показывалась Киева гора.
Господствовала.
«Большая река, высокие берега, а Киева гора всех выше!» – думал Олег.
Он загребал, перед ним сгибалась и разгибалась спина другого гребца, а перед этим следующего, а перед тем ещё троих. По своему борту Олег сидел шестой, за ним гребли четверо. Тихо расходилась днепровская вода, вповалку спали два десятка ратников под лавками между гребцами правого и левого борта. Как только солнце перейдёт полдень, спящих разбудят и они сядут на вёсла и будут грести до самой поздней темноты, когда свет факела на носу осветит корму впереди идущего корабля. Тогда ладьи уткнутся в берег, ратники выставят охранение, остальные разведут костры, будут вечерять, а потом до рассвета отдыхать. Если, конечно, хазары не устроят какого-нибудь зла.