Она уходит по-английски
Шрифт:
– Приезжай, сынок. Я боюсь домой возвращаться. На улице сижу на лавке.
– Сама, небось, напросилась опять.
– Клянусь, слова не сказала. Как зашел домой, сразу матом. Я к стенке прижалась и стою, дрожу. Ты же знаешь, ему пить нельзя, голова вся битая. Приезжай, пожалуйста.
– Как же я рад, что женился и, наконец, избавился от всех этих ссор ваших и драк. От пьянок этих. Звони Вите. Он старший. Пусть и разбирается с отцом.
– Ну, ему, сколько ехать-то, и ребенок спит уже. Приезжай, пожалуйста!
– Нет. Сами там разбирайтесь. Иди назад и не бойся.
Я положил трубку и сделал
– Кто там, милый?
– Мама.
– Ну ты посмотри на этого непослушного мальчика. Опять с мамашкой сплетничает. Мог хотя бы до утра подождать, пока я уйду на работу? Все, ночью ничего не будет.
– Да что за бред ты несешь? Ей помощь нужна была. Отец пьяный пришел.
– И что? У них есть старший сын. Пусть он решает эти проблемы. Сама опять, небось, виновата. Твой папа - очень клевый мужик. Лезть просто не нужно. Скандалить не нужно. Она ему слова сказать не дает. Затыкает. Если бы моя мама так делала, то ничего хорошего не вышло бы. Мой отчим тоже часто пьяный приходит, но его лаской встречают и заботой, а не матюками. Мужики ласку любят.
Она подошла и, закурив сигарету, села рядом. Помахала рукой, разгоняя дым перед своими, уже начинающимися слезится зелеными глазами.
– Разве я не права, дорогой?
– рассматривая тлеющий кончик сигареты, спросила жена.
– Права, наверное, - сказал я, тоже уставившись на ее сигарету.
– Вот видишь, но ночью все равно сегодня ничего не жди. Ты наказан.
– Это не честно.
– Еще как честно, милый.
Я лежал на кровати под одеялом, весь вспотевший после таблетки. Тело стало вялым. При каждом вдохе и выдохе слышался непонятный свист. Мама принесла чая с малиной и лимоном. Пришлось нехотя выпить. Потом я провалился в сон.
"- Катя, ты такая у меня красивая. Я так тебя люблю. Ты всегда будешь рядом?
– Куда же я от тебя денусь, котенок.
– У тебя такие красивые глаза и волосы. Руки. Плечи. Ты самая лучшая девушка на свете.
Пауза
– Катенька, чего ты замолчала.
Пауза.
– Катенька!
Я взял ее за руку, потрепал и ужаснулся. С ее лица начали отпадать куски кожи, как старая штукатурка. Она распадалась, как будто умерла в глубокой пещере еще лет сто назад, и только сейчас, под воздействием света, процесс ускорился. Мне стало страшно. Я отстранился от нее, готовый побежать, а она начала звать меня и плакать. Она тянула ко мне руки и просила обнять".
Тут я проснулся от шума. По голосу понял, что пришел отец. Пришлось встать, надеть шорты и выйти в коридор.
– Привет, - сказал я отцу, протягивая потную руку.
– Привет, - ответил он, пожав ее своим ковшом.
– Совсем что-то забыл родителей.
– Пить меньше нужно, тогда и сына видеть будешь чаще.
Отец не отреагировал.
Да, это уже был не тот улыбающийся молодой подтянутый отец с фотографии на доске почета. На табурете сидел полысевший, поседевший, потолстевший, осунувшийся мужик с кучей складок на лице, с синими мешками под глазами и сухими заскорузлыми губами. Коридорный полумрак лишь усиливал непроглядную тоску в его уставших глазах.
– Да нет. Приезжаю, когда могу, пап.
– Как жизнь вообще?
– спросил он, вешая свой старый пуховик, промокший от снега на вешалку.
– Нормально. Вот скоро новую должность должен получить. Машину новую, наверное, дадут.
– Должность... Детей-то там не раздают? Взяли бы какого-нибудь мальчугана деду понянчиться.
– Нет, пап, - заулыбался я.
– Мы пока не планируем детей.
– Пора бы, - сказал он, проходя на кухню.
– Чего откладывать в дальний ящик.
– Мы с Катькой к вам заедем как-нибудь, - перевел я тему.
– Посидим, чаю попьем.
– Ты знаешь, тебе я рада всегда, сынок, а вот твоей так называемой жене - нет, - сказала мама, наливая тарелку щей отцу.
– Я тебя расстраивать не хочу, но не пара она тебе. Столько девушек хороших в нашем доме, а ты выбрал эту шальную, как и ее мама. Их еще на заводе звали "проблемные" люди.
– Не начинай, прошу. У нас все нормально. Мы современные люди и не собираемся жить по вашим советским законам. Сейчас другое время. Стало больше свободы. Больше доверия.
– Разврата стало больше, а не свободы, - сказала мама, отрезая хлеба.
– Бездарные жены. Лишь бы по морям мотаться. За плитой никого не увидишь. Они вас, ребят, совсем унизили, дочери эти. Только матери сыновей меня поймут. Вон соседка тоже все свою дочку замуж никак не отдаст. "Одни пьяницы и лентяи, - говорит она". А позвольте спросить: кто ее дочь, что она умеет? В солярии часами ходить да ногти красить? На машине ездить? Так и хочется иногда по глазам резануть этих мамаш. Кто они сами-то были? Такие же заводские работяги из грязи. Беднота, а зятьев хотят себе таких, что диву даешься.
– Вечно у тебя примеры одни и те же. Десять лет прошло, а примеры не меняются. Узко живешь, мам. В Москве еще, помимо твоих заводских, живут несколько миллионов человек. Я часто бываю в гостях, часто общаюсь с людьми, и они нормально живут с родителями. Просто современней, что ли, без стереотипов живут. А с тобой жить нельзя. Ты всех учишь. У тебя все плохие.
– Да, я плохая. Я вообще не заслужила ничего хорошего, сынок. Тридцать лет на заводе пропахала. Вас троих обстирывала, готовила, а в награду слышу - тварь да дура.
– Надоели мне ваши разборки и серость эта. Мне с Катькой хорошо потому, что не ссоримся. Что нам вдвоем легко. И, кстати, родители ее тоже живут так же.
– Я и видела, как они грызутся.
– Это у них игры такие. Они не всерьез.
– Я не понимаю таких игр.
– Все я поехал домой.
– Возьми банку грибов!
– Не надо.
– К врачу сходи завтра, - услышал я, когда входная дверь уже захлопнулась.
Холод кусался, как бешеный пес, не помогала даже шапка и шарф. Я скинул щеткой снег со стекол, сел в машину и повернул ключ зажигания, но двигатель не заводился.
– Только не это.
Я начал мучить стартер, в надежде, что вот сейчас машина заведется.
– Вызывать эвакуатор в воскресение?
– подумал ужасающе я.
Согласно уставу компании пользоваться служебным автомобилем во внерабочее время было запрещено и каралось увольнением. Моя карьера повисла на пустяке.
Достал телефон из кармана и набрал номер отца. Как всегда, трубку долго не снимали.
– Не понимаю, зачем вообще ему телефон? Вечно не дозвонишься.
Наконец, отец ответил.