Они были не одни
Шрифт:
На этот раз просил бея староста. Но словно ему кто-то сжал горло: он так и не закончил своей просьбы. Вместо него заговорил Ташко:
— Ты сам знаешь, бей, что мы не едим ни кур, ни масла, ни баранины, а все это сохраняем только для твоей милости. Ты требуешь с нас оброка, как и в прошлые годы, но, бей, ведь мы тоже люди, мы болеем, а больные нуждаются в яйце и ложке молока. И, по правде говоря, сто пятьдесят золотых наполеонов для нас большие, очень большие деньги. Откуда нам взять их? Мы очень бедны, бей, а к кому нам обратиться за помощью, кому пожаловаться на свои невзгоды, если не тебе?
Начало речи Ташко сразу напомнило бею слова молодого бунтовщика, но конец ее несколько смягчил его сердце, однако ненадолго. «А не этот ли самый мужик разговаривал со мной во дворце в Корче? — вспомнил бей. — Словно они все, здешние крестьяне, сговорились с тем наглецом, и что не удалось высказать до конца одному, за него договаривает другой», — так думал бей, слушая Ташко. Лицо его помрачнело. Староста понял, что слова Ташко пришлись бею не по душе, и тут рука, словно сжимавшая горло, отпустила его и он договорил до конца то, что собирался сказать, если бы его не прервал Ташко:
— Припадаем к твоим стопам, бей! Мы в твоей власти, бей! Смилуйся над нами!
«Хе-хе! Этих бунтовщиков следовало бы хорошенько проучить, иначе они совсем обнаглеют. Разговаривают со мной так, будто они хозяева поместья, а не я. Вот и староста хочет заговорить мне зубы… Рако Ферра — тот другое дело, но он единственный», — подумал бей и затем решительно сказал:
— Послушай, староста! Я говорил уже тебе позавчера в Корче: требую своего по праву. Если бы даже сам аллах спустился с небес к вам на помощь, моего права у меня не отнять! Выбросьте эту дурь из головы! На моей стороне правительство, закон, полиция, сеймены, кьяхи. Советую вам хорошенько об этом поразмыслить, а не то придется вам за все это дорого поплатиться.
— О чем же нам размышлять, милостивый бей? Господин видит сам, каковы мы. Одна рубашка на теле, одна рогожка в доме. Что с нас взять! Лучше сам пожалуй к нам на уборку или пришли своих людей. Сосчитайте снопы, возьмите арманджилек, возьмите спахилек[19], возьмите зерно на семена и увидите, что у нас останется, Вот как мы все думаем, — предложил дядя Коровеш.
Сказал мало, но к месту.
У Гьики просветлело лицо. «Дядя Коровеш может убедить любого, дельно сказал, ничего не возразишь! И Ташко хорошо говорит, только не всегда», — подумал он.
Остальным крестьянам тоже понравились слова старого Коровеша. Но Каплан-бея они снова привели в раздражение. Покусывая кончики усов, он поднялся с места, словно отыскивая, чем бы ударить старого крестьянина, обратившегося к нему с таким пылом, с таким независимым видом. Бей вспомнил жестокий завет своего покойного отца, который тот дал ему лет тридцать назад, вводя сына во владение здешним поместьем: «Помни, сын, в этом имении всегда водились опасные бунтовщики. Дритас кишит ими. Им надо свернуть шею, а не то жди от них беды!»
Разумеется, этот дерзкий молодой крестьянин, и старик, и помощник старосты — все они опасные бунтовщики, которые теперь осмелились поднять голову. Но им не провести Каплан-бея! Они еще узнают, с кем имеют дело! Сдохнут с голоду, как это случилось с крестьянами Горицы! Правительство его величества преподало им хороший
Разгневанный бей встал с места. За ним поднялись приближенные.
— Я вижу, вы хотите разграбить мое имение, сожрать принадлежащий мне по праву хлеб! Вы все — и вы, старики, разговариваете, как тот молодой наглец. Но знайте, что я не только получу с вас свое по праву, но могу взять и ваши ничтожные жизни! Я вам еще покажу! — угрожающе закончил бей. И, пройдя мимо расступившихся крестьян, направился в свою башню.
Там он застал только что приехавших начальника общинного управления господина Лако, жандармского инспектора офицера Джемала и двух жандармов. Выполнив свою миссию в Каламасе, где они завтракали, обедали, ужинали и на следующий день снова завтракали и обедали, представители власти возвратились в Шён-Паль. Там им стало известно о прибытии Каплан-бея. Эта новость так обрадовала местных начальников, что они захлопали в ладоши.
— Как? К нам пожаловал сам Каплан-бей, а мы его не приветствовали! Разве это допустимо? — восклицали они.
И тут же один принялся распекать своего секретаря, а другой — старшего жандарма за то, что они не послали гонца в Каламас сообщить своим начальникам об этой радостной новости. Оба начальника сразу бы вернулись, чтобы должным образом встретить бея. Но теперь уже поздно. Ведь бей наверняка приехал в автомобиле и, покончив со своими делами в Дритасе, мог уже уехать обратно. Это обстоятельство их чрезвычайно беспокоило. Однако они решили ехать наугад и немедленно отправились в Дритас. Застанут ли они там бея — неизвестно, но это долг чести. У каждого, кто им встречался на дороге, спрашивали, находится ли еще бей в Дритасе. Наконец в Бигле от двух мальчуганов, которые шли из Дритаса на мельницу, они узнали, что бей намерен нынешнюю ночь провести в селе. Можно себе вообразить, как обрадовались представители местной власти, услышав, что их ожидает честь провести вечер в обществе Каплан-бея!
Всю ночь напролет в башне шел пир, всю ночь напролет в селе гремели выстрелы: это забавлялись бей, начальник общинного управления, жандармский инспектор, сеймены и жандармы. Всю ночь над озером, обычно таким тихим, стоял неумолкавший гул.
II
Каплан-бей возвратился в Корчу, твердо решив как следует проучить крестьян.
Особенно был он зол на Коровеша и на этого наглеца, сына Ндреко. Еще ни разу в жизни ему не приходилось выслушивать подобные речи от своих крестьян.
— Хорошо же! Эти разбойники, очевидно, не знают, какой ценой расплатились горичане, посмевшие посягнуть на собственность Малик-бея. Они собираются сесть мне на шею! Подождите! Не измеряйте тень по утреннему солнцу!.. — непрестанно повторял Каплан-бей, сидя в кафе со своими приятелями — беями и напыщенными городскими эфенди — и попивая для возбуждения аппетита раки.
— Ты должен их проучить! Они сами на это напрашиваются! Не то и впрямь сядут нам на шею, и тогда пиши пропало! Чернь стала подымать голову, и надо хорошенько стукнуть ее по этой голове молотком! — одобряли бея приятели.