Они были не одни
Шрифт:
Волей-неволей Шоро вытаскивает из-за пояса дощечку и подает ее Яшару. Кьяхи ножом делает на дощечке условленные зарубки, долженствующие обозначить цифру двадцать пять.
— Чтоб вы лопнули со всеми своими чадами и домочадцами! — ругается Шоро вслед уходящим надсмотрщикам.
Кьяхи направляются на участок к соседу Шоро. Это поле дяди Коровеша. Двенадцать человек — члены его семьи — усердно жнут. Никто из них даже глаз не поднял на подошедших. Один лишь Коровеш встречает кьяхи: предлагает им табаку, почтительно приветствует, в особенности нового кьяхи. Поговорив с ним немного,
— Один, два, три, четыре… двадцать… тридцать… сорок шесть. Яшар-ага! Отметь здесь на дощечке: сорок шесть.
— Вы ошиблись: здесь не больше тридцати девяти… — раздается голос Ндони, сына дяди Коровеша. Он все время усердно жал, Но, услышав результат подсчета, сразу же прервал работу и подошел ближе.
— Эй, ты! Занимайся лучше делом и не суйся, когда тебя не спрашивают! Мы говорим не с тобой, а с дядей Коровешем. Он лучше знает! — огрызается Яшар.
— Да, занимайся делом, сынок! Мы тут с кьяхи эфенди разберемся сами. Ах, совсем позабыл!.. Сбегай-ка, Ндоневица, принеси бутылочку раки. Наши ага, наверно, устали, и им не грех подкрепиться! — обратился дядя Коровеш к невестке.
Та побежала, тут же возвратилась с бутылкой раки и подала ее старику.
— Приложитесь разок, а то ведь, небось, измучились за день! — и дядя Коровеш протянул непрошеным гостям бутылку.
Кьяхи переглянулись. Яшар не заставил себя упрашивать: приложился к бутылке и — буль-буль-буль! — отхватил больше половины ее содержимого. Кара Мустафа допил остальное и, не задерживаясь дольше, отправился на соседний участок.
— Эх, дядя Коровеш! Хоть Рако Ферра и говорит про тебя плохое, я этому не верю. Ты душа человек, и уста у тебя медовые. Ну, подавай сюда свою дощечку! Я уж знаю, сколько за тобой записать снопов! — обратился Яшар к старику тоном самого задушевного друга, желающего ему только добра. На дощечке он сделал зарубку, обозначавшую тридцать два снопа.
— Вот возьми да не забудь прислать нам вечером в башню еще одну бутылочку.
С соседнего поля — это было поле дяди Калеша — донесся голос второго кьяхи:
— Иди же скорей, Яшар… Темнеет.
— Все они жадные, все норовят хоть что-нибудь хапнуть. Но одним глотком раки их можно умилостивить, — сказал Коровеш сыну, показывая ему дощечку, на которой было отмечено уже не сорок шесть, даже не тридцать девять, а всего лишь тридцать два снопа.
А кьяхи, сопровождаемые пойяком, переходили с одного крестьянского поля на другое и — где ругаясь и угрожая, а где ласково беседуя — продолжали подсчет снопов. Закончили они его поздно вечером.
Все, что за день жнецы успели связать в снопы, отметили на дощечках. Этот подсчет кьяхи производили по приказу бея в конце каждого дня уборки и у каждого семейства в отдельности. Грамоты они не знали, но превосходно обходились дощечками, делая на них нужное число зарубок. Яшар с течением времени наловчился в этом деле; он подсчитывал снопы таким способом, что потом мог сравнить итоги с количеством шиников, полученным после молотьбы; определенному числу снопов соответствовало определенное количество шиников. Прекрасный способ блюсти интересы Каплан-бея!
Крестьяне тщательно хранили дощечки и носили их у себя за пазухой. Если потеряешь дощечку, ничем не докажешь, сколько у тебя было снопов, и придется отдать зерна в три-четыре раза больше, чем следует.
На поля, на спокойную гладь озера спустился вечерний сумрак. Кое-кто из крестьян еще оставался в поле. На каждом участке кьяхи устанавливали веху; до этого места все сжато, снопы связаны и пересчитаны. Дальше этой вехи крестьяне могли продолжать жатву, но не имели права вязать снопы.
Из-за горных вершин показалась полная луна. В ее свете серебряным зеркалом заблестела поверхность дремлющего озера. Кое-где еще продолжалась жатва в вечерней прохладе, при луне.
Лунные отблески падают на серпы, скользят по бусам и серьгам девушек, и чудится, что на груди каждой вспыхивают тысячи золотых искр.
На межах, смеясь, переговариваются юноши и девушки. У них есть, что рассказать о каждой паре: о тех, кто уже поженился, кто только помолвлен, или о тех, кто только-только полюбил друг друга.
Вот, например, прошел слух, будто сын Боко, молодой Карагьоз, собирается жениться на Розе, дочери Думо. Но известно, что Роза скорее утопится в озере, чем пойдет замуж за Карагьоза! Рассказывают, что она хочет выйти не за Карагьоза, а за его старшего брата Пеко, который где-то работает шофером.
Николина, дочка Данго, еще ни с кем не обручена: она дожидается, пока вернется с заработков сын Стаси. И ждет она его уже не год и не два, а целых пять лет! И после этого еще говорят, что на свете не существует любви! Как же так не существует? Дни проходят за днями, сколько пригожих парней за ней увивается, а она все ждет и ждет одного, исчезнувшего без следа, о котором ничего не известно, ничего не слышно! Вот это девушка! И любит, и ждет…
Говорят, что Нуни, сын Шемо, собирается похитить Кёлу, дочь Шумара, — ни она не хочет выйти за него замуж, ни родители ее не отдают. Но парень вбил себе в голову: или она, или смерть! И тогда Селим Длинный — великий мастер устраивать свадьбы с похищением невесты — пообещал Нуни, что в один прекрасный день доставит ему любимую девушку прямо в пастушеский стан, — пусть только Нуни не поскупится и приготовит для Селима за услуги пять золотых наполеонов.
Про Виту, дочку Ндреко, утверждают — и это верно, как дважды два четыре! — что она выйдет за Бойко, сына Терпо. И подходящая будет пара: бедняк женится на беднячке! У горемычного Терпо нет даже хромого осла свезти зерно на мельницу. И семейство Ндреко не богаче. Один только Гьика кое-как поддерживает семью; без него им пришлось бы еще хуже, чем Терпо.
Кому повезло, так это Петри Зарче: он берет себе в жены дочку самого Рако Ферра, Василику! У Зарче и штанов порядочных нету, а у Рако Ферра дом — полная чаша! Посчастливилось человеку, ничего не скажешь!..
Так разговаривали между собой юноши и девушки. Старики же следили, чтобы не пропало ни единого зернышка.
— И половины всего нам не собрать!
— Значит, не получим семян для посева!
— Подсчитают снопы, взвесят зерно, а сколько пропало на поле — до этого им и дела нет!