Они были не одни
Шрифт:
— Не очень-то распоряжайся! Давай столько, сколько говорят, и не меньше, — окрысился на него Леший.
Гьике волей-неволей пришлось смириться.
— Один шиник на семена. Отложи его в сторону.
— Полтора на арманджилек. Отложи и их в сторону. Теперь у нас остаются три шиника; их пополам — полтора для бея, полтора для вас! Точно рассчитано, а?
Гьика стиснул зубы…
— Два дня мы всем семейством жали, два дня молотили, а теперь за все это мне полтора шиника? Это же произвол!
— Он еще спорит! Эй, пойяк, сложи десятину вместе с зерном бея и снеси мешок в амбар, — распорядился Кара Мустафа.
Вскоре кьяхи перешли к Коровешу,
Две курицы подошли к мешку — нельзя ли поживиться каким-нибудь зернышком? — Кш, кш! — вспугнул их маленький сын Гьики. А его мать, просеивавшая сквозь решето пшеницу, с печалью глядела вслед пойяку, уносившему их хлеб. Она тяжело вздохнула и перевела взгляд на сынишку.
Ндреко, собирая в корзинку мякину, заворчал:
— Вот так… Так всю жизнь они высасывают из нас кровь…
Гьика, мрачный и расстроенный, пошел в хлев. Тяжело ему было в этот час даже прикоснуться к оставшейся у них пшенице и снести ее в амбар. Вместо этого, хотя в том и не было большой надобности, он взял скребницу и принялся чистить вола, чтобы хоть немного отвлечься от своих мрачных мыслей. Легко и быстро скользила скребница по шерсти вола. Гьика чистил животное, но думал совсем о другом: о пшенице, о кьяхи, о бее. Слова товарищей из Корчи, слова Али не выходили у него из головы:
«Постарайтесь утаить как можно больше зерна! А бею отдать как можно меньше! Это для вашей же пользы…»
За всю свою жизнь Гьике ни разу не пришла мысль — украсть. Даже маленьким он ни разу не взял с чужого поля ни одного початка кукурузы. Поэтому, когда товарищи посоветовали утаить как можно больше зерна, ему показалось, что его уговаривают стать вором. Украсть? Ни за что! Даже если бы его ребенок умирал с голоду, он и тогда не смог бы украсть для него кусок хлеба.
Так думал Гьика раньше, так думал он всегда. Однако теперь ему кажется, что он лучше видит, острее ощущает всю горечь крестьянской доли:
«Бей вырывает изо рта у бедняка последний кусок хлеба, и это считается честным. Но отними у бея излишки — и тебя назовут вором. Справедливо ли это?» — задавал он себе один и тот же вопрос. Но, прежде чем дать на него окончательный ответ, Гьика прикинул в уме, сколько времени и труда пришлось затратить его семейству, чтобы получить несчастных полтора шиника пшеницы. Четыре дня его жена, сестра и отец очищали поле от камней и колючек. Два дня он вспахивал его. День разрыхлял. Полтора дня выпалывал сорняки. Два дня сеяли. Два дня жали. День вязали снопы. Два дня молотили. Всего они — двое мужчин, две женщины, их собственный вол, вол дяди Коровеша и их осел — проработали пятнадцать с половиной дней! И в летнюю жару и под осенним дождем люди трудились, голодные и разутые. О! Он чуть было не забыл, ведь в этой страде принимал участие и его сынишка, маленький Тирка. Правда, сам он еще не работал, но вместе со взрослыми претерпевал и жару и холод, страдал от голода! Все время торчал около матери, и, если ему нечего было дать поесть, он плакал и набивал рот землей. Той самой землей, что вспахал его отец. И вот наконец наступил день, когда можно было порадоваться: работа, стоившая стольких страданий и обильно орошенная их потом, закончена. И тогда являются высокомерные кьяхи и пойяк и отнимают у него, у его семьи большую часть урожая, словно этот урожай и в самом деле по праву принадлежит им, словно не Гьика с семьей, а они сеяли, жали и орошали его своим потом. Ему же оставляют всего-навсего… полтора шиника за работу, на которую семь тружеников затратили пятнадцать с половиной дней! Нет! Надо было не только спрятать от этих гадов пшеницу, как советовали корчинские товарищи, но и разграбить их собственные амбары, а их самих запрячь, как волов, чтобы, работая в поле, они на собственной шкуре испытали, во что обходится крестьянину полтора шиника пшеницы!
Гьика глубоко вздохнул. Али прав, Али совершенно прав, говоря, что эти кровопийцы, эти пиявки заслуживают только ненависти.
— Ненавидеть и бороться с ними всеми средствами! — с ожесточением прошептал Гьика.
И тогда с полной убежденностью он решил, что надо утаивать из урожая как можно больше. Впервые он подумал, что неплохо бы выкрасть пшеницу из амбаров бея.
Мрачный и ожесточенный, вышел Гьика из хлева и снова направился на гумно. Взгляд его устремился туда, где высилась башня бея. Там хранилась пшеница — пот и кровь крестьян!
— Гьика, давай же снесем пшеницу в амбар, а не то ее поклюют куры, — обратилась к нему жена, просеивавшая мякину.
Гьика покачал головой и показал на башню:
— Вот там наши амбары!.. — Он тяжело вздохнул и принялся за работу.
С этого дня Гьика начал подстрекать крестьян, особенно тех, на кого больше надеялся.
— Прячьте зерно! Прячьте как можно больше, чтобы этой пиявке досталось как можно меньше! Пусть лучше ваше зерно склюют куры, чем заполнять им амбары этого кровопийцы! — говорил Гьика.
Упоминая слово «пиявка», которое в разговорах с ним часто употреблял Али, Гьика представлял себе чудовищный образ: он как бы видел всех беев, всех кьяхи, всех эфенди, присосавшихся к телу несчастного народа и огромным жалом высасывавших из него кровь! Ты кричишь, вырываешься, извиваешься, но не можешь освободиться от гадины! Но нужно не извиваться, не стонать, а покрепче сжать кулак и как следует ударить по этой чудовищной пиявке, раздавить ее, как комара, что под вечер назойливо кружится у тебя над головой!
Слова Гьики падали на благодарную почву. Но разве крестьяне осмелятся утаить зерно? Кое-кто, правда, уже пробовал спрятать немного зерна в сарае под соломой. Но надсмотрщиков на такой уловке не проведешь. Они обнаружили спрятанное зерно, и у кого же? У самого захудалого из крестьян — у Терпо. Леший заставил его выбросить из сарая всю солому и очистить мякину. Нашел он, правда, немного — всего лишь полшиника. Но за утайку Терпо пришлось отдать целых два шиника в виде штрафа. А если вспомнить, что со всего своего участка он собрал лишь семь шиников, куда входили и десятина, и семенные, и арманджилек, и доля бея, тогда два шиника штрафа могут свести человека с ума. Леший собственноручно забрал у него все зерно, и после этого Терпо еще остался должен бею целый шиник. Бедняк только покачивал головой и бормотал:
— Ох! Ох! Ох! Этакая беда со мной стряслась!
Гьика очень жалел его, но ничем не мог помочь.
«Ни страдания, ни жертвы, как бы тяжелы они ни были, не должны нас испугать!» — вспомнил Гьика слова Али, и они придали ему мужества.
Крестьяне боялись утаивать пшеницу, и амбары бея изо дня в день наполнялись все больше. Гьика понимал, что единственная возможность причинить хоть какой-нибудь ущерб бею — это ограбить его амбары. Но как? Каким образом? Днем и ночью ломал он себе над этим голову. Амбары, расположенные в башне, недоступны, оттуда не выкрадешь и горстки зерна, а не то что мешок.