Они были не одни
Шрифт:
Теперь, во время уборки урожая, Петри еще яснее видел, как мошенничают подлые кьяхи, с которыми так тесно связан его будущий тесть.
Едва брезжил рассвет, крестьяне выходили в поле, приступали к жатве, но снопов не вязали, дожидаясь приказа кьяхи. А те не торопились, не спеша завтракали, пили кофе со сливками, потом отдавали распоряжения насчет обеда, затем, выкурив по сигарете, в сопровождении пойяка, а иногда и Рако Ферра и старосты медленно направлялись в поле. С их приходом крестьяне начинали вязать снопы; кьяхи спрашивали, чей участок, считали снопы, проверяли дощечки,
К вечеру, на заходе солнца, большая часть снопов оказывалась обмолоченной. Снова появлялись кьяхи, представлявшие интересы и бея и государства, за ними пойяк нес шиник.
Являлись к первому крестьянину.
— Ну, сколько шиников ты нам сегодня дашь?
— Сколько мне дал господь бог!
— Смотри, разбойник: если собираешься что-нибудь утаить, милостивый бей покажет тебе!
— Помилуй, эфенди, не собираемся мы есть хлеб бея, не заримся на его добро!
— Ну, давайте мерить! — распоряжались кьяхи, посматривая по сторонам. Лешего больше занимали женщины, и при взгляде на них он плотоядно облизывал губы, а Яшар кидал взгляды в сторону домов, высматривая, не вынесут ли оттуда крестьяне какого-нибудь лакомого кусочка.
Мерили шиниками: один шиник, два, три, четыре, пять, шесть! Но не успевали еще наполнить последний мешок, как обычно появлялась жена крестьянина с бутылкой раки. Кьяхи покручивали усы, рассаживались на мешках, наполненных зерном, и каждый по нескольку раз прикладывался к бутылке. Затем они закуривали и снова принимались мерить.
— Сколько здесь вышло? Шесть шиников?
— Нет, всего пять.
— Пять?.. Смотри не обманывай! Один, два, три, четыре, пять! Ну, ладно!
— А скажи по-честному, сколько шиников украл? — как бы в шутку спрашивал Яшар крестьянина.
— Пусть лопнут мои глаза, если я утаил хоть бы единое зернышко! — крестясь, божился хозяин.
— Ха-ха-ха! Чертов плут! — смеялись кьяхи и продолжали подсчет. Отделяли на семена, сколько им вздумается, отсчитывали десятину, как им заблагорассудится, откладывали на арманджилек, сколько им понравится, а то, что оставалось, делили пополам: одна половина бею, другая — крестьянину.
— Разоряете вы нас, чтоб вам света белого не видать! Разбойники вы этакие в сапогах! — слали им вдогонку проклятия крестьяне, со слезами на глазах смотря на то, как у них отнимают хлеб, которым они могли бы накормить своих голодных детей, — отнимают, чтобы заполнить этим хлебом амбары бея.
Особенно люто относились кьяхи к тем крестьянам, кто молотит на волах.
— Эй, ты! Разве можно молотить на волах? Взял бы лучше у пастухов лошадь, — советовали кьяхи.
— Верно, эфенди, но за лошадь с меня пастухи потребуют долю урожая. А дать мне нечего.
— Так заплати деньгами! А то и пшеницей… Они будут довольны и пшеницей.
— Пшеницы у нас и себе не хватает. Откуда же взять ее для пастухов?
Кое-что в этом
Гьика у себя на гумне впряг вместе с волом осла и удивил этим все село. Виданное ли дело — молотить на осле? Но попробуй докажи Гьике, что так не делают.
— Будто мы не знаем, зачем он это затеял! Чтобы легче воровать у бея добро! — решили кьяхи в первый же день молотьбы.
— Я этого негодяя в бараний рог скручу, заставлю его обе ноги в один опинг сунуть, не будь я Кара Мустафа! — грозился Леший.
Вечером многие крестьяне закончили молотьбу. Шум постепенно стихал. Только с гумна Ндреко, на холме, доносился усталый голос Гьики, понукавшего осла.
— Пошел! Пошел!
Гьика с вилами в руках ни минуты не оставался без дела: отбрасывал в сторону солому, ворошил ее. За ним с веником в руках шла жена и отметала каждое зернышко, которое попадалось ей на глаза. За день они с работой не управились, а ночью молотить нельзя — кьяхи не разрешают.
Гьика решил в эту ночь остаться на гумне караулить свое зерно. Не забрались бы воры! Жена советовала ему задобрить кьяхи кофе, но Гьика со злостью сказал:
— Отравой их надо угостить, этих извергов, а не кофе!
И вот на гумно к Гьике явились оба надсмотрщика и принялись считать шиники, которые Гьика отмерял вместе с пойяком.
— Эй, хорошенько мерь! — время от времени покрикивали кьяхи.
Когда работа была закончена, они принялись считать.
— Как! Всего четыре шиника? — удивился Леший и фыркнул: — Не может этого быть!
— В самом деле что-то маловато! Из сорока снопов, что ты связал, должно было получиться по меньшей мере шесть шиников! — поддержал его Яшар.
— Но вы же сами видите, сколько дал в этом году господь! — возразил им старый Ндреко, и губы его задрожали.
А Гьика добавил:
— На гумне у нас зернышка не осталось. Здесь — все!
— Ты брось! Нас не проведешь! Ну что ж, перемерим! — усмехнулся Кара Мустафа.
Опорожнили наполненные мешки. Принялись сызнова. На этот раз подсчетом занялся сам Леший.
— Один шиник, два, три, четыре, пять, шесть… семь! Значит, ты украл!
Ндреко молчал, только курил да почесывал в затылке. Сперва он еще пытался убедить надсмотрщиков, что снопы осыпались, потому что зерно перезрело. Но разве их убедишь?
— Ты украл! И знать ничего не знаем!
В это время на гумне появился дядя Коровеш. Первое, что он сделал, предложил кьяхи табаку. Дружески их приветствовал, осведомился о здоровье, поговорил об урожае, о том о сем. У кьяхи немного отлегло от сердца, они стали уже подумывать, нельзя ли разживиться у старика и раки.
— Ну, ладно! Из уважения к дяде Коровешу принимаем как есть! — смилостивились они.
— Полтора шиника отложи в сторону — на десятину.
— Нет, с нас приходится шиник с четвертью, — возразил Гьика.