Они были не одни
Шрифт:
Из труб крестьянских лачуг шел дым, поднимался кверху и потом стлался внизу, обволакивая башню бея. Крестьянки принимались за работу: одни доили коров, другие с веревками за поясом отправлялись в лес за хворостом. На гумнах расстилали последние снопы. Плакали дети. Громко взывал пастух:
— Эй! Выгоняйте коров! Эй, коро-о-ов!
На берегу озера толпились пришедшие на водопой коровы, волы, козы и лошади.
К Али подошел дядя Коровеш.
— Я прослышал, ты пожаловал к нам покупать скот. Зайдем ко мне, у меня кое-что найдется для продажи… Ну, как в Корче? И как у вас на севере? Мне сказали,
Али отказался:
— Спасибо, не курю.
— Чудной народ вы, горожане, табак не курите, раки не пьете. На кой черт вам тогда деньги? Дорогу ими мостить, что ли?
Старик рассмеялся, улыбнулся и Али.
Пока они разговаривали, к ним один за другим подошли дядя Эфтим, Зарче, Калеш, Барули, Шоро и Зизел. У каждого нашлось для продажи несколько голов скота. Подошел и Петри, чтобы поздороваться с другом Гьики. Посмотреть на гега пришел и Ндони, сын Коровеша. Все расселись вокруг Али и, покуривая, беседовали о всякой всячине: об урожае, о мельницах, до которых так далеко добираться, о скоте, которым они не могли похвалиться, и о многом другом. Однако мало-помалу разговором овладел Али и стал слышен только его негромкий голос.
— И у нас на севере творится то же, что у вас: крестьянство страдает, и страдает жестоко. Закупая скот, я был во многих селах. Поверьте, у наших горцев нет даже рогожи, на чем спать. На ночлегах мне стелили листья папоротника, а под голову вместо подушки клали полено. Все ходят в лохмотьях… Скот? Какой там скот! У каждого семейства не больше двух-трех коз, вот и весь скот! А сколько народу умирает от болезней, от эпидемий, от сифилиса? У всех на теле парша. Вот что приходится терпеть жителям наших гор! Вот до чего они дошли! Там, на севере, есть такие же крепкие башни, как и у вас, и в них тоже живут беи. Наши байрактары[22] — то же самое, что ваши беи. Они бездельничают, едят, пьют, грабят, немилосердно угнетают горцев-крестьян. А наши крестьяне точь-в-точь, как вы: стонут под их гнетом, и ничего больше.
Все слушали этого гега, разинув рты. Уж очень складно он говорил. В его высоком, покрытом морщинами лбе, в его худом, изможденном лице с ввалившимися щеками, в тонких губах и проникновенном взоре была какая-то поистине колдовская сила! Взгляд ласковый и скорбный, мягкий голос — все это нравилось крестьянам. Слушая его, они даже забыли, зачем пришли. Слушали молча, редко-редко кто тихо кашлянет.
А он продолжал:
— Если бы вы только посмотрели, как эти надменные байрактары в конце каждого месяца являются в Тирану в расшитых серебром фесках, с револьверами за поясом! Едут они на своих дородных конях, и земля дрожит под ними. А что они делают в столице? Первым долгом отправляются в казначейство и выходят оттуда с мешками полными золота.
— Но кто же им платит? — спросил Барули, самый простодушный из слушателей.
— Кто? Да хотя бы ты, дядя Коровеш, другой, третий бедняк. Кто же еще?
— Это я-то плачу им деньги? Да я скорей дубинкой их огрею, чем дам хоть медяк! Да я и в Тиране сроду не был, и знакомых у меня там нет! — ответил Барули, поняв собеседника слишком буквально.
В разговор вмешался Гьика:
— Эх, дядя Барули! Посмотри на нашего бея, на наших кьяхи!
— Их власть, — процедил сквозь зубы Барули.
Али закусил губу.
— Верно, нынче их власть, — после короткого молчания заговорил он. — Ваши беи, и наши байрактары, и все прочие — министры и депутаты в Тиране, префекты в провинции — крепко держат власть в своих руках! Пока их время и их власть. Ты платишь налог за несколько своих шелудивых коз, платишь земельный налог за клочок земли, на котором стоит твоя хибарка. С утра до ночи, как раб, ты трудишься в поле, и все же, когда урожай уже снят, тебе нечего везти на мельницу! И не забудь при этом, что жатва только что закончилась. А тем временем бей сидит, скрестив по-турецки ноги, наслаждается жизнью: у него-то есть что послать на мельницу и есть на что кутить в ресторане и жить во дворце! Ведь на то у него и власть.
Крестьяне мрачно слушали.
Правильно говорит гег!
— Но что на это скажет главный? Ведь он могущественнее всех, и нет ему равного! — Эти слова произнес Шоро, не переставая почесывать затылок. Сказал он их без всякого умысла: ведь гег говорил тут про беев, про ага, байрактаров, депутатов и министров. Почему же ни слова о короле? А ведь король — важная птица! Вот Шоро и вмешался в разговор и спросил насчет короля.
Все насторожились. Что ответит незнакомец?
Али чуть скривил губы, и в глазах у него сверкнул гнев:
— Именно, нет ему равного во всем свете, пропади он пропадом!
При этих словах дядя Коровеш подскочил на месте и принялся протирать глаза, словно проснувшись после глубокого сна. Ндреко уронил трубку. Калеш выпустил из рук турецкие четки. А Зарче принялся громко кашлять, запоздало пытаясь заглушить слова Али.
Чтобы он — король! — пропал пропадом? Страшные слова выговорил этот гег!
— Ничего не поделаешь, слово сказано, — проворчал про себя Шоро, раскаиваясь, что завел речь о короле, и пошел прочь.
Вслед за ним, посвистывая, отошел Барули. Поднялся с места и Зизел:
— Ах, за разговором я и позабыл совсем, что у меня на гумне мякина не собрана. Пойду-ка уберу ее в сарай. А говорить можно без конца! — и Зизел тоже ушел.
— Ну и гег, торговец, скупает скот и так говорит про короля! — ворчал он дорогой. И сам не мог решить, на чьей же стороне его симпатии — гега или короля?
— Помилуй бог, если бы такие речи услышал кто-нибудь из начальства, мы бы все погибли! — ужасался Зарче.
«Разъезжает человек по всей Албании и позволяет себе такие слова говорить!» — думал Калеш.
Один только дядя Эфтим, стряхнув с талагана пепел, совершенно спокойно дружески простился с пришельцем, будто ничего и не случилось.
Дядя Коровеш посмотрел направо, потом налево и подмигнул Гьике. Но тут взгляд его упал на Петри Зарче. И его точно кольнуло в сердце! Правда, племянник говорил, что этот Петри хороший парень; однако раз он почти уже зять Рако Ферра, при нем надо выражаться осторожно. Черт дернул этого дуралея Шоро вмешаться в разговор. Он-то все и испортил. Один дурак бросит камень в озеро, и целой толпе умников его оттуда не вытащить.