Опасная тропа

Абу-Бакар Ахмедхан

Люди здесь работали кувалдами, ломами, зубилами. Беседуя в коротких перерывах, они перебирали в памяти давно минувшие дни, стараясь припомнить «случай» между Сирханом и Али-Булатом и даже между их отцами, который мог бы в наши дни воспрепятствовать их сближению, но ничего серьезного не могли припомнить. Для Сирхана такой отказ — это убийственно, человек он злопамятный и вспыльчивый. Снести такое ему будет очень трудно.

— Может быть, из-за потравы некогда подрались?

— Драка? Думаю, не получилась, — замечает Кужак.

— Ну и хорошо, что не получилась.

И ты думаешь, эта самая твоя неполучившаяся драка из-за потравы могла стать причиной столь серьезному делу? — раздраженно говорит Паранг, наш неизменный председатель сельсовета. Ему стало известно, что на карьере люди работают плохо, и вот он явился сюда со стариками, чтобы помочь.

То там, то здесь сажени камней. Твердый камень с синеватым оттенком, беру кусочек и вглядываюсь в этот сланец, — не коровники из него строить, а шлифовать его и отделывать им станции метро. И этот карьер местного камня создал наш директор, чтоб как-нибудь сэкономить совхозные деньги. С визгом и скрежетом подъезжают самосвалы, вон, я вижу того водителя, которого отчитывал у стройки Усатый Ражбадин за то, что тот вез мелкий камень.

— Эй, старики, с меня хватит. Более не хочу краснеть, кладите в машину хорошие камни, а не то возить не буду! — с угрозой заявил он, вытирая кепкой шею.

— Эй, Хаттайла Абакар, бригадир, прислушайся к его голосу, — кричит Паранг. — Он дело говорит…

— А план?

— Не буду возить мелкий камень, — устало откидывается шофер на каменных плитах. — Не хочу краснеть перед директором.

— Нет, дорогой Кужак, — вмешивается после раздумья Галбец, — ты перепутал, я вот внимательно слушал тебя, ты перепутал… Это было не там, и не из-за потравы, и было такое не между Сирханом и Али-Булатом, а с Хайрудином и Зайнутдином из верхнего аула, и Зайнутдин обозвал Хайрудина дикой свиньей…

— Ха-ха-ха, люди добрые, хи-хи-ха-ха-ха, — закатился смехом Хаттайла Абакар. — Вы только послушайте, что эти два дурака говорят, ха-ха-ха, клянусь, не соскучишься.

— Эй, Хаттай, ты что себе позволяешь? — возмутился Кужак. — Ковер надо продавать в тот дом, где ты когда-нибудь сможешь сесть хотя бы на край этого ковра!

— Эх, старое бы время, за такие слова… осиротели бы твои дети, — замечает Галбец, которого тоже задели слова Хаттайла Абакара.

— За какие слова?

— Ты назвал нас дураками… — сердится Галбец.

— Да вас иначе и не назовешь.

— Ты возьми свои слова обратно. Тебе будет лучше и нам легче продолжить нашу беседу… — убийственно спокойным, но грозным тоном говорит Галбец. — Мы все-таки старше тебя, не так ли, Кужак?

— Да-да, именно так, дорогой Галбец. Пусть возьмет он свои слова обратно. Спроси, спроси вот меня, почему я так говорю? — тормошит Хаттайла Абакара Кужак.

— Почему? — смеется Хаттайла Абакар.

— Потому что, дорогой, если у тебя дома я поел хинкал, это не значит, что ты меня можешь обзывать! Возьми свои слова обратно!

— Как я возьму их обратно, если я их сказал и вы их услышали, а? — простодушно разводит руки Хаттайла Абакар и оглядывает присутствующих.

—

А ты извинись перед нами.

— Хорошо, считайте, что я свои слова взял обратно. Ну-ка, перекур окончен, посторонним на карьере нечего делать. Бригада называется, собрали тут стариков одних…

— Учти, бригадир, ты, несчастный, у старого быка и рога плуг тянут, — замечает Кужак.

— Эй, Хаттай, ты нам зубы не заговаривай, извинись!

— А если не извинюсь?

— Это, конечно, твое дело, — говорит Галбец, — если не извинишься, мы тебя так обзовем, что тебе тошно станет на свете.

— Обзывайте, пожалуйста, сколько вашей душе угодно.

— Как ты думаешь, Паранг, — говорит с тем же спокойствием Кужак, — не много ли у нас терпенья?..

— Даже слишком, чтобы терпеть недозволенное со стороны отца гулящей дочери, — выпалил Галбец.

Хаттайла Абакар был оглушен этими словами. Он застыл, словно по его голове угодили кувалдой, и вдруг, очнувшись, хотел было броситься на Галбеца, но его остановили стоящие рядом. Даже уши заалели у него от обиды, на краях губ пена появилась.

— Что, что… — поперхнулся бригадир, да, такого удара, конечно, он не ожидал. — Что вы сказали?!

— То, что слышал! По телевизору видели…

— Что вы видели, что она с молодым студентом стояла? А вы докажите, что это она.

— А ты докажешь, что мы дураки? Не докажешь. Так что мы с тобой квиты. Впредь тебе урок. Прежде чем говорить слово, ты попробуй его на кончике собственного языка… А теперь за работу!

Хаттайла Абакар долго не мог успокоиться, рвался еще что-то сказать, но все уже были увлечены работой. И так мастерски раскалывали они ломом, зубилом и кувалдой скалы — одно удивление.

— Эй, Кужак, — крикнул вслед ковыляющему на хромой ноге старику бледный Хаттайла Абакар, — скажи, чтоб взрывчатку приготовили, завтра надо взорвать этот монолит.

— Хорошо, скажу, — не обернувшись, бросает Кужак, осторожно спускаясь по крутому склону.

«Если я сейчас уйду, то те, которые слышали такое обо мне, могут подумать, что это на самом деле. Нет, я свою дочь не оставлю в городе, завтра же привезу…» — раздраженно думал про себя Хаттайла Абакар.

А почтенные, с которыми, как он понял, шутить опасно, не прекращая работу продолжали разговор на волнующую их тему.

— Думайте, думайте, — говорит Паранг, старожил аула, — из-за отказа Али-Булата выдать дочь за Усмана могут возникнуть сложнейшие последствия… от которых в нашем ауле будут нарушены мир и спокойствие.

— Никак не вспомним случая, который мог бы послужить поводом для такой размолвки, — говорит наш завмаг Кальян-Бахмуд. — Если не тот случай…

— Да сохранит бог твое здоровье, давай рассказывай, мы слушаем тебя.

— Это было в позапрошлом году или года четыре тому назад, после собрания, на котором обсуждался вопрос, согласиться ли с идеей Усатого Ражбадина построить у нас этот комплекс или не согласиться… Большинство согласилось, помните? Вот в этом большинстве был Али-Булат, а Сирхан оказался в меньшинстве…