Опасное задание. Конец атамана(Повести)
Шрифт:
— У меня тоже плохо дело. Кишки вылечил. Вот, гляди, порошок весь съел. Помогло, а коня нету. Убежал.
— Как так нету?
— Вот гляди, один жигун остался. Зачем мне порванный жигун, — и он показал все, что осталось от узды.
Да конь-то куды делся?
— Сбежал. Услышал волков, порвал жигун и убежал. Теперь его волк давно кушал. Что буду делать? Какой убыток советской власти получился. Свой конь был бы, своего коня отдал бы. Нету своего коня. Порлетарят Саттар. Совсем бедным чабаном всегда жил.
— Ты, как тот бурят, — усмехнулся Думский. — Я одного знал, он завсегда говорил: был бы трубка, табак курил бы, да табаку нету. На боевом задании утерял коня. За это, конечно, всыплют. Но не так уж чтоб особо. В общем-то шляпа ты.
Саттар повеселел.
…К вечеру перешли вброд Хоргоску. До Джаркента было уже недалеко.
Снова однопалый
После неудачной попытки захватить Дутова прошло три месяца. Эту неудачу Крейз целиком относил на свой счет. Он считал, что среди тех, кто жил за кордоном, кому доверился и привлек к операции, оказался предатель. Возможно, что им был человек по фамилии Чжу-хе. Только так мог быть предупрежден атаман. В докладной, посланной Туркестанскому ЧК, Крейз просил снять его с должности и строго наказать за провал ответственного задания.
Из ЧК вскоре пришел ответ. Смысл его сводился к следующему: «Будет за что, снимем без всяких просьб и накажем. Не исключено, что ищете предателя не там».
Но и после этого предупреждения, обычно не любивший придерживаться какой-то одной предвзятой версии и ею объяснять провалы в работе в этот раз почему-то Крейз не сумел побороть свою предубежденность. Ее разделяли с ним Думский, Сиверцев, Ходжамьяров и остальные участники похода за кордон.
А обстановка в уезде между тем все больше накалялась. Редкими стали ночи, когда не было налета банд, стрельбы, поджогов.
Обычно бандиты появлялись ночами и исчезали, как только светало.
Этих же троих поймали среди бела дня. К арбе, на которой они ехали, подошел патрульный и попросил огонька. Свое кресало он засунул куда-то и не мог отыскать.
Правивший конями однопалый казах с сильными покатыми плечами прожег исподлобья патрульного взглядом, сунул ему кресало и, нетерпеливо перебирая вожжи, ждал.
— Ну, спасибочко. Езжайте, коль торопитесь.
Телега тронулась. Патрульного же словно кто толкнул под самое сердце. Он уже не мог оторвать глаз от колес брички: много ли в ней груза — чуток соломы для мягкости, дерюга сверху и трое седоков. А колеса на все ободья уходят в землю. У коней холки в мыле. «Может, гнали? А постромки внатяг отчего?»
— Эй, погодите, хлопцы, потухла. Дайте еще разок прижечь, не то пропаду не куримши, — и, придерживая кобуру, чтобы не колотилась об ногу, снова подбежал к телеге. Принимая кресало, положил руку на дерюжину. — Чего везете? — и скрестил взгляд с однопалым.
— Ничего нету. Прикуривай.
— Проверить бы не мешало, — патрульный сунул поглубже в солому ладонь.
Казах стегнул коней.
— Н-но!
— Стой! Стой!
Выхватив наган, патрульный вскинул его, но сидевший сбоку телеги седой, не по годам верткий уйгур, успел ударить по руке. Наган выпал. А однопалый уже нахлестывал сплеча коней. Только это было совсем ни к чему. Наперерез телеге, щелкая затворами, бежали оказавшиеся неподалеку чоновцы.
— Сто-ой!
— А ну, отходь от брички.
— Чего у них там, Серега? Шпирт?
— Винтовки захованы.
— Ну?
— Вот глядите.
Под соломой рядами были уложены карабины, несколько ящиков с патронами.
— Да тут у них, как в амбаре.
— Отгоняй, ребята, от телеги бандюг.
— Становись в ряд, ну!
— Обыскивай их, Костя. Однопалого лучше обшарь, он, видать, добрый зверюга.
— Обыскал. Ниче нету.
Чоновцы оттеснили однопалого с его спутниками от брички и разглядывали их с жадным молодым любопытством.
«Вот какие они, бандиты, оказывается, вблизи-то…»
— Ну, ты, — подступил к однопалому высокий веснушчатый чоновец в отличие от других обутый в яловые сапоги, собранные на голенищах в гармошку. — Откель оружие везешь?
Однопалый усмехнулся, сплюнул сквозь широкие прокуренные до черноты зубы и отвернулся от чоновца.
Тот понял, что не по нему орешек попал и никто из этих троих ему ничего не скажет.
— Как будем поступать? — обратился он тогда к своим хлопцам.
— А че? На телегу и в Джаркент.
— Куды?
— В Джаркент, толкую, к самому Чалышеву. А то к Думскому в чеку.
— Не к Думскому, он в заместителях ходит сейчас, к Крейцу надо.
— К корейцу?
— Ну и деревянная башка у тебя, Кирька. Стонец он вроде, Крейц-то.
— Не Крейц, а Крейз и не эстонец, латыш Ох, и человек, сказывают про нею.
— А я об чем толкую.
— Так как, Серега? К завтрему вечеру бы и доставили!
— Скажи уж лучше, по городу зачесалось пошляндрать.
— А че! В клуб смотались бы. Да и есть там у меня одна краля.
— Ладно, крути, братва, им лапы.
— Это мы враз.
И вот связанные два казаха и уйгур усажены в телегу. Один из парней берется за вожжи и поворачивает коней на дорогу, что ведет к синеющим у горизонта горам. Рядом с ним, судача о случившемся, шагают еще четверо чоновцев. И если кто-нибудь из конвоиров упоминает вдруг в разговоре имя начальника Джаркентской милиции, однопалый опускает ниже лохматую голову. Иногда он не успевает это сделать и только отводит от чоновцев непроницаемо поблескивающие глаза.
К вечеру телега въехала во двор Джаркентской милиции. Там к этому времени никого уже не было. Чалышев с начальником оперативного отдела и милиционером Саттаром Куанышпаевым еще накануне уехал по делам в Хоргос. Младший следователь Петров побежал попроведать жену. Она вот-вот должна была родить. Один только Махмут сидел еще в своем кабинете. Но и он собрался уже уходить. Замкнул стол, распрямил плечи и, разгоняя усталость, потянулся. За стеной кабинетика еле слышно перебранивались дежурный с уборщицей.